— Это мое!
— Ну так вскрой его, — ответил Пат, — и не мешай движению. Мне охота узнать, какой наркотик они нам вкатили.
Мы вышли на пешеходном уровне, и поэтому совет Пата был вполне уместен. Прежде чем вскрыть конверт, мы прошли с пешеходной дорожки на самую быструю, идущую на запад, и оказались под защитой ветролома. Когда я вынул бумажку, Пат стал вслух читать через мое плечо:
— Перспективные кое-какеры и тому подобное: вливания, сделанные объектам 71435 и 36, то есть Т. П. Барлетту и П. Г. Барлетту (однояйцевые близнецы) содержат по 0,1 кубика дистиллированной воды с повышенной до нормального уровня соленостью. Подпись: Дорис Арно, доктор наук, по поручению Фонда. Том, нас провели.
Я уставился на бумагу, стараясь как-то соотнести то, что я испытал, и то, что было написано на листке. Пат произнес с надеждой в голосе:
— А может быть, тут все вранье? Впрыснули нам что-то другое и не хотят в этом признаться?
— Нет, — сказал я уверенно. Я был убежден, что доктор Арно не напишет «вода», если на самом деле дала нам какое-то снотворное; не такой она человек. — Пат, нас не обманывают. Нас загипнотизировали.
Он покачал головой:
— Невозможно. Даже если согласиться, что меня можно загипнотизировать, то тебя уж точно нельзя. Нет у тебя в башке того, что нужно для гипноза. И меня не гипнотизировали, дружище. Там не было ни вращающегося света, ни пассов, проделываемых руками, да что там — моя девушка, Мейбл, даже и в глаза мне не смотрела. Только сделала укол и просила, чтоб не беспокоился и ждал, пока лекарство подействует.
— Не будь ребенком, Пат. Вращающиеся источники света и прочее — это для дураков. Мне все равно, как оно зовется — гипнозом или умением всучить тебе любой товар. Они загипнотизировали нас, велели уснуть, вот мы и впали в кайф.
— Мне действительно захотелось спать, но ведь Мейбл говорила совсем другое. Она не приказывала мне дрыхнуть, но сказала, что если я все же засну, то должен проснуться, как только услышу ее голос. Потом, когда они принесли тебя, она…
— Подожди-ка! Ты хочешь сказать, что когда тебя доставили в ту комнату, где уже находился я…
— Ничего подобного я сказать не хочу! После того как тебя принесли, Мейбл дала мне этот список цифровых рядов, я начал читать их тебе и ты…
— Подожди-ка минутку, — сказал я. — Пат, ты все перепутал. Как ты мог читать их мне в полной темноте? Наверняка это она читала их тебе. Я хочу сказать… — Тут я остановился, так как почувствовал, что сам окончательно запутался. Ладно, она могла читать ему из той, из другой комнаты. — У тебя были наушники?
— При чем тут наушники? И не было никакой тьмы. Во всяком случае, после того как принесли тебя. Мейбл вывешивала цифры на доске, которая имела свой собственный источник света, вполне достаточный, чтобы я мог видеть и цифры, и ее руки.
— Пат, я хочу, чтобы ты перестал повторять эту несусветную чушь. Загипнотизированный или нет, но я не так уж туп, чтобы не заметить того, что произошло. Меня никуда не увозили; надо думать, они вкатили твое кресло так осторожно, что ты даже не проснулся. А в комнате, где мы находились, было темным-темно и ни единого лучика света.
Пат ответил не сразу, что было на него не похоже. Наконец он сказал:
— Том, ты уверен, что так и было?
— Уверен, что я уверен.
Он вздохнул:
— Неохота говорить такое, так как я знаю наперед твой ответ. Что надо делать, если ни одна из твоих гипотез не подходит?
— Э? Это что, загадка? Отбросить их прочь и попробовать новую гипотезу. Это ж основа методологии, причем для первоклашек.
— О’кей. Тогда попробуй-ка эту, не подойдет ли она по размеру, а на фасон не обращай внимания. Том, мой друг, крепись! Мы с тобой читаем мысли.
Я попробовал сказанное на вкус, и он мне не понравился.
— Пат, только потому, что ты не можешь ничего объяснить, нет смысла болтать, как толстая старуха, которая тащится к хиромантам. Признаю, у нас в голове каша, то ли от гипноза, то ли от наркотиков. Но не могли же мы читать в умах друг друга — ведь в этом случае мы бы уже делали это давным-давно. И наверняка заметили бы.
— Не обязательно. В твоем мозгу вообще мало что происходит, так что мне и замечать-то нечего.
— Но логика говорит…
— Скажи, а каков натуральный логарифм двух?
— Ноль, запятая, шесть, девять, три, один: ты так сказал, хотя я никогда не пользуюсь четырехзначными таблицами. А при чем тут логарифм?
— Я воспользовался четырехзначной таблицей потому, что Мейбл сама дала мне эти цифры. Ты помнишь, что она сказала, перед тем как я начал разговаривать с тобой по-тихому?