Но, по крайней мере, следовало тщательно изучить образ.
Вскоре стало ясно, что эта роль мне по силам. Черт побери, я смог бы сыграть его даже во время пожара. Во-первых, не было никаких проблем с физическим соответствием: мы с Бонфортом могли бы поменяться одеждой безо всякой подгонки. Детски наивные конспираторы, умыкнувшие меня, очень уж преувеличивали значение физического сходства. Оно ничего не значит, если не подкреплено искусством, и вовсе не должно быть большим, если артист талантлив. Однако согласен, оно помогает. Их глупая игра с компьютером чисто случайно привела к выбору человека, который не только похож на политика, но и является при этом настоящим артистом. А сходство действительно большое. Его профиль очень похож на мой, даже руки его такие же длинные, узкие и аристократические, как у меня. А ведь руки скопировать гораздо труднее, чем лицо.
Правда, его отличает от меня хромота — вероятно, результат одного из покушений, но об этом даже не стоит говорить! Понаблюдав за Бонфортом несколько минут, я понял, что мог бы встать со своего ложа и (если бы сила тяжести была нормальной) пройтись точно в такой же манере, тут даже думать нечего. Остальное — то, как он почесывает ключицу или скребет подбородок, почти незаметный тик, предшествующий каждой его фразе, и так далее — меня вовсе не беспокоило; подсознание артиста впитывало все это, как песок воду.
Да, он был лет на пятнадцать или двадцать старше, но играть роль человека более пожилого, чем ты, всегда легче, чем более молодого. В любом случае, возраст для актера является чисто внешним обстоятельством.
Мне не составило бы труда заменить Бонфорта на официальном приеме или прочитать за него речь минут на двадцать. Но это, как я понял, явилось бы лишь малой частью всей работы. Дак намекнул, что я должен буду провести людей, хорошо его знавших, может быть даже в домашней обстановке. А это гораздо труднее. Кладет ли он сахар в кофе? Если да, то сколько? Какой рукой и каким жестом он достает сигареты? И так далее.
Кстати, ответ на последний вопрос я получил почти тотчас, как его сформулировал. Изображение напротив меня зажгло сигарету в манере, показавшей привычку Бонфорта к спичкам и старомодным дешевым папиросам, бывшим в ходу прежде, чем так называемый прогресс навсегда вывел эти вещи из употребления.
Но это все мелочи. Хуже всего, что человек неоднозначен; он разный для разных людей, его знающих. Получается, для достижения успеха артист должен менять свое поведение в зависимости от аудитории. Это не просто трудно, это статистически невозможно.
Каким помнит патрона его знакомый Джон Джонсон? Сотня или тысяча Джонов Джонсонов? И как я могу знать это?
Актерская игра как искусство — это процесс абстрагирования, оставляющий только важнейшие детали. Но в перевоплощении любая деталь может быть важнейшей. Иногда что-то столь незначительное, что ты не обратишь на это никакого внимания, может разрушить все планы.
Но тут я вспомнил, что моя игра должна быть убедительной на время, не большее, чем требуется снайперу для прицеливания. Я продолжал угрюмо изучать человека, которого должен был заменить (а что еще оставалось делать?).
Неожиданно дверь отворилась и в темноте раздался голос Дака:
— Эй, кто-нибудь дома?
Включился свет, и трехмерное изображение исчезло. Я почувствовал себя очнувшимся от сна и с трудом повернул голову: девушка, именуемая Пенни, пыталась приподняться на своей гидравлической кровати, а в дверях, опираясь на них, стоял ухмыляющийся Дак Бродбент.
— Как тебе удалось встать? — спросил я, с удивлением глядя на него. Действующая независимо от сознания профессиональная часть моего разума отметила его позу и занесла в ящичек, озаглавленный: «Как человек стоит при двойной силе тяжести».
— Ничего страшного, — усмехнулся Бродбент. — У меня корсет.
— Ги-м-м?
— Можешь встать и ты, если хочешь. Обычно мы запугиваем пассажиров, чтобы они не поднимались из баков, пока ускорение превышает полтора «g», — слишком велика вероятность, что какой-нибудь идиот свалится и сломает ногу. Но однажды я сам видел, как какой-то хулиган с комплекцией штангиста выбрался из гидропресса и пошел при пятикратной перегрузке. Правда, после этого он так никогда и не смог восстановить здоровье. Но при двух «g» все в порядке — ты просто будешь чувствовать то же, что иной толстяк ори нормальной силе тяжести. — Он посмотрел на молодую леди. — Ты уже ввела его в курс, Пенни?
— Он еще ни о чем не спрашивал.
— Как? Лоренцо, я думал, ты тот парень, который хочет знать ответы на все вопросы.