— Почему, детка?
— Не называй меня так! Ты обманщик, жулик, актеришка!
Она вскочила на ноги и со всей возможной скоростью бросилась вон — правда, только до двери — и остановилась там, отвернувшись, закрыв лицо руками и сотрясаясь от рыданий.
Я сделал чудовищное усилие и вышел из образа — втянул живот, снова вернул на место свое лицо и позвал собственным голосом:
— Мисс Руссель!
Она перестала плакать, обернулась, посмотрела на меня, и ее челюсть отвисла.
— Подойдите ко мне и сядьте, — добавил я, все еще оставаясь самим собой.
Я думал, Пенни откажется, но у нее хватило здравого смысла медленно вернуться и сесть — руки на коленях, но лицо, как у маленькой смертельно оскорбленной девочки, готовой плюнуть обидчику в лицо.
Я позволил ей немного посидеть так, а затем тихо сказал:
— Да, мисс Руссель, я актер. Разве это причина, чтобы оскорблять меня?
Она упрямо молчала.
— Как актер, я нахожусь здесь, чтобы делать актерскую работу. Вы знаете почему. Вы знаете также, что меня втянули в это дело обманом — это не та роль, на которую я согласился бы, даже в самую худшую минуту, будь мои глаза открыты. Я ненавижу ее значительно больше, чем вы мое в ней участие. И несмотря на сердечные заверения капитана Бродбента, не вполне уверен, что сумею выпутаться из всего этого, сохранив шкуру в целости и сохранности. А я ужасно люблю свою шкуру — это единственное, что у меня есть. Мне кажется также, что я понимаю, почему вы меня едва выносите. Но, скажите, разве это причина, чтобы делать мой труд еще тяжелее, чем он есть?
Она промямлила что-то в ответ.
— Говорите громче! — потребовал я резко.
— Это бесчестно! Это недостойно!
— Да, конечно, — кивнул я. — Более того, это невозможно — выполнить такую работу без искренней поддержки окружающих. Так что зовите капитана Бродбента сюда и скажите ему все. Давайте!
— О нет! — воскликнула она, вздернув голову. — Это невозможно!
— Почему невозможно? Гораздо лучше прекратить это дело сейчас, чем продолжать и позволить ему провалиться. Я не могу давать представление при таких условиях. Придется смириться.
— Но… но вы должны. Это необходимо.
— Почему необходимо, мисс Руссель? По политическим причинам? У меня нет ни малейшего интереса к политике — и сомневаюсь, чтобы настоящий глубокий интерес к ней был у вас. Так почему мы должны это делать?
— Потому что- потому что он… — она остановилась, не в силах продолжать, задыхаясь от рыданий.
Я встал, обошел вокруг стола и положил руки ей на плечи.
— Я знаю почему. Потому что, если мы не сделаем этого, все то, что он возводил долгие годы, рассыплется в прах. Потому что сейчас он в беде и его друзья пытаются спасти его самого и его дело. Потому что они верны ему. Потому что вы верны ему. Я понимаю, вы не можете видеть никого другого на том месте, которое по праву принадлежит мистеру Бонфорту. Кроме того, вы наполовину сошли с ума от горя и беспокойства за него. Что, не так?
— Да, — раздался едва различимый ответ.
Я приподнял ее за подбородок.
— Я знаю, почему вы не можете выносить меня в этой роли. Вы любите его. Но я делаю ради него лучшее, на что способен. Черт возьми, женщина! Неужели ты хочешь сделать мою задачу в шесть раз тяжелее, чем она есть?
Пенни была в шоке. На мгновение я подумал, что она собирается влепить мне пощечину.
— Простите, — сказала она сломленным голосом. — Я очень виновата. Это больше не повторится.
Я отпустил ее подбородок и сказал оживленно:
— Хорошо, давайте вернемся к работе.
Она не двинулась.
— Вы можете простить меня?
— Что? Мне нечего прощать, Пенни. Вы поступили так потому, что любите его и тревожитесь за него. Вернемся к делу. Я должен быть в наилучшей форме. В нашем распоряжении считанные часы. — Я снова вошел в роль.
Она поставила катушку и включила проектор. Я немного понаблюдал, как Бонфорт произносит вступительную речь, потом отключил звук и заговорил, подстраивая свой — то есть его — голос под изображение. Пенни изумленно переводила взгляд с меня на изображение и обратно. Лента кончилась, и я выключил проектор.
— Ну как?
— Великолепно!
— Спасибо, Вихрастик! — улыбнулся я его улыбкой.
— Не стоит благодарности, мистер Бонфорт.
Два часа спустя мы состыковались с «Ва-банком».
Дак провел Роджера Клифтона и Билла Корпсмана в мой кабинет, как только они перешли на наш корабль. Я сразу узнал их по фотографиям, встал и сказал теплым, но довольно небрежным тоном: