Едва заключенные были доставлены в Кастель Нуово, возник важнейший вопрос — сколько из них лиц светских, а сколько духовных? Вопрос немаловажный, первейшей важности вопрос. И те, и другие совершили crimen fori mixtum — преступление смешанного характера. Первым угрожает приговор по делу об измене и, может быть, дополнительно о ереси. Но это отдельно и потом. Во всяком случае, их делом может и должен заниматься светский суд. Вторым также грозит приговор по делу об измене и непременно по делу о ереси. Ими должен заниматься духовный суд. Надлежит прежде всего отделить овец от козлов.
Задача, казалось бы, несложная. Но из заговорщиков, доставленных в крепость, многие на разных допросах по-разному называли свои имена и звания, некоторые были захвачены в чужом платье.
Само число — сто пятьдесят — тоже представлялось сомнительным. Списки, находившиеся у начальников конвойных команд, ненадежны — у одних они поименные, у других — общим счетом. Шестерых человек казнили, сколько-то умерло в пути — сколько? Несколько дней бились канцеляристы Кастель Нуово, чтобы свести концы с концами. И не преуспели. Донести о том начальникам не решились. Пусть остается, как есть. А то, пожалуй, скажут — эдак у вас кто-нибудь убежит, а вы и не хватитесь! Если обнаружится недостача в калабрийских узниках, придется причислить к ним кого-нибудь, находящегося в Кастель Нуово по другому делу. Станет говорить, что он к заговору не имеет отношения? Пусть говорит. Все твердят то же самое.
Долгая переписка о подсудности между судебными инстанциями вице-королевства и Римом продолжалась. Вице-королю о столь деликатном деле приходилось постоянно уведомлять Мадрид. Документы, переписанные каллиграфическим почерком, с наложенными на них восковыми печатями, а иногда даже с металлическими, вислыми, проделывали долгий путь сушей и водой. Стороны все еще были весьма далеки от согласия. Хитроумные заключения юристов ясности в дело не внесли. Оно обросло дипломатическими и личными амбициями, дворцовыми и судейскими интригами.
Узник Кастель Нуово брат Томмазо, прозываемый Кампанеллой, всего этого знать не мог. Он только чувствовал, что стремительные и довольно бестолковые допросы в калабрийских тюрьмах, где в каждой следующей то продолжали следствие, начатое в предыдущей, то принимались дознаваться обо всем с самого начала, сменились непонятной проволочкой. Первое, что приходило на ум: его хотят измотать, ищут новых свидетелей, готовят лжесвидетелей, списываются со всеми монастырями, где он когда-либо жил, запрашивают о нем канцелярии провинциалов и генерала доминиканского ордена, нунциатуры разных городов, инквизиторов и цензоров, занимавшихся в прошлом его деяниями и сочинениями. Тогда на допросе перед судьями будет лежать не несколько исписанных листов бумаги, а целый том — вся его жизнь, записанная теми, кто тайно за ним следил, тайно о нем осведомлялся. Надо быть готовым ко всему! Первый допрос все покажет. Надо собраться с силами. Укрепить мужество товарищей по делу, братьев по судьбе. А для того связаться с ними. Если их всех что-нибудь спасет, то только неколебимая стойкость.
Утро в Кастель Нуово начинали горластые петухи. Их клич, напоминавший деревенское детство, в крепостных стенах ошеломлял. Дивиться нечему. Стражники и надзиратели, родом из крестьян, жили в крепости с семьями, обзаводились хозяйством. На внутренних дворах возделывали огороды, держали коз. Виноградные лозы карабкались по стенам тюрьмы. В крепости появлялись торговцы рыбой, пекари привозили хлеб, пастухи пригоняли коз и продавали тут же надоенное молоко. Въезжали повозки с провиантом для солдат и заключенных. Жены стражников и надзирателей сновали по крепости, громко перекрикивались, дети носились стаями по дворам, играли. Подражая родителям, они нередко вели кого-нибудь под конвоем в место, обозначавшее в их игре тюрьму. Каменщика чинили старые, местами обваливающиеся стены. Черными тенями проходили по крепостному двору, опустив глаза, молчаливые инквизиторы, поспешали протоколисты-нотарии, скакали на прекрасных конях, распугивая всех, надменные испанские курьеры. Поспав после обеда, выходили посидеть перед своими уютными домиками на осеннем солнце утомленные ночными трудами палачи — основательные, коренастые, жилистые люди. Переругивались с женами, переговаривались с соседями. Толковали между собой о житейском и о делах. Побаливают суставы — много времени приходится проводить в подземельях, а там сыро. Трудиться заставляют бессовестно много. И все, кому не лень, учат. А чего учить людей, которые на этом ремесле собаку съели! Так нет же! Взяли моду по книге, по картинкам указывать, как на дыбе растягивать, как воду через мехи в глотку наливать, будто они и без книги не знают, как это делается. Этого бы ученого, кто ее сочинил, в застенок, дать ему обвиняемого, да инструменты, поглядим еще, как управится! Писать-то легко!.. А ты попробуй все, что надо, выудить, да за один раз, да чтобы тот, у кого выпытываешь, раньше времени не помер. С кем промашки не бывает, а за нее по головке не гладят! За ночь так намотаешься, от криков оглохнешь, руки себе отобьешь, весь перемажешься, врагу своему такой работы не пожелаешь.