В камере, куда поместили Кампанеллу, было приспособление, известное с седой древности. Если в стену вделать полую трубку, голос, звучащий в одном помещении, куда незаметно выведен один конец трубки, прекрасно слышен в другом помещении, даже отдаленном. Издавна на этом строились фокусы, которыми удивляли простаков. Тем же способом пользовались, чтобы выведывать чужие тайны. Каждое слово его разговора с Пьетро было записано протоколистами.
Птицы ловчие перехитрили птицу певчую. Через несколько дней был записан еще один разговор Кампанеллы с другом, и снова его речи не походили на речи безумца: Кампанелла диктовал Пьетро новые стихи. Итак, притворщик уличен. Дело за малым — его нужно заставить самого признаться в обмане. Не захочет — заставим!
Глава LXVII
Перерыв в заседаниях трибунала все еще не кончился. Ждали епископа Термоли, который должен был дать заключение о еретических взглядах Кампанеллы. А тот тем временем продолжал изображать безумие. Все время сохранять безучастную неподвижность даже для его воли — задача непосильная. Он решил, что изменит свое поведение. Теперь он вдруг начинал стремительно бегать по камере, то от стенки к стенке, то по диагонали, то описывая восьмерки, и уже не бормотать, а громко выкрикивать невнятные слова. Порывистая беготня и бессмысленные восклицания, которые внезапно переходят в неподвижность и молчание, казалось ему, похожи на поведение безумца. А для него сама возможность пометаться по камере, покричать давала передышку. Однажды, когда он метался по камере особенно сильно, кричал особенно пронзительно, он вдруг почувствовал — его захлестывает опасная волна. Сможет ли он остановиться?
В трибунале столкнулись два стремления: судьи, назначенные вице-королем, стремились закончить дело поскорее. Заговор доказан. Чего тянуть? Судьи, представлявшие церковь, спешить не хотели. Не в обычаях инквизиции торопиться. Главное — так изобличить еретиков, чтобы они не только сами понесли заслуженную кару, но чтобы их изобличение и наказание было суровым уроком всем, кто идет по их стопам.
Епископ Термоли, бывший генеральный комиссарий римской инквизиции, присланный в Неаполь с большими полномочиями, не скрыл от здешних коллег, что находит множество упущений в процессе, и принялся оправдывать пословицу «новая метла чисто метет». Начались бесконечные повторные допросы калабрийцев. Многие из них признались во всем, когда следствие вел еще Ксарава. Уговоры товарищей, муки совести заставили некоторых отказаться от этих показаний. Новые допросы, увещевания и угрозы, «яма для крокодилов» снова развязали слабым языки. Повторные признания для судьбы руководителей заговора были опаснее первых. Стремясь облегчить свою участь, слабодушные говорили, что были запуганы Кампанеллой и Дионисием. Дальше признавшиеся вновь вели себя по-разному: одни, стремясь угодить трибуналу, выдумывали новые подробности. Другие то признавались, то отрекались, запутываясь все сильнее и сильнее. Длинные протоколы заполнились противоречивыми показаниями. Во всем надо было разобраться. Епископ Термоли засадил писарей делать извлечения из протоколов, составлять сводки показаний, данных в разное время одним и тем же лицом, приказал особо выписать все, что говорили обвиняемые о Кампанелле и что говорил тот сам.
Долгой была эта проволочка. Кампанелла начал играть роль безумца весной, а на решающий допрос его повели лишь в середине лета. Кампанелла шел разутый. Нагретые июльским солнцем каменные плиты тюремного двора обжигали босые подошвы. Это еще не ожог! — подумал Кампанелла. Он был почти уверен, что ждет его на этом допросе. Как вести себя под пыткой человеку, который играет роль безумца?
Допрос начался с потрясения. В новом члене трибунала — епископе Термоли — Кампанелла узнал Альберто Трагальоло, бывшего генерального комиссария римской Святой Службы, самого опасного из тех судей, которые занимались его делом в Риме.
Не узнавать! Никоим образом не выдать себя! Увещевание? Пропустить мимо ушей, ничем не показав, что слышишь эти слова епископа — великого мастера угрожающих увещеваний и увещевательных угроз. Но что это? У Кампанеллы упало сердце. Отступив от обычного правила не предъявлять подсудимому улик, а лишь намекать на них, Кампанелле прочли запись его разговоров с Пьетро Понцио. Тяжкий удар! Как он мог так себя выдать! Но отступления нет. Кампанелла выслушал все, что сказали судьи об этой улике, с блуждающей улыбкой на лице. Его спросили, понял ли он, что последует за этим. Кампанелла ничего не ответил.