— Известно ли тебе, по какой причине тебя вызвали в трибунал?
«„Вызвали“, — с горечью подумал Кампанелла. — Как мирно это звучит! Схватили на улице, бросили в узилище, продержали в нем без объяснений несколько недель и теперь говорят „вызвали“».
— Нет, мне сие неизвестно, ваши преосвященства и высокородия.
— А разве ты сам не догадываешься?
Слишком много у Кампанеллы было догадок, чтобы приводить их все. Он счел за благо не называть ни одной.
— Нет! — ответил он.
Ему предложили подумать получше и прийти сюда не упорствующим, а раскаявшимся и смиренным.
— Мы знаем о тебе все! Но мы хотим, чтобы ты сам ради своего же блага во всем признался и сам первый назвал свою вину!
— Какую вину? — вскричал Кампанелла.
Но судья сказал: — Ступай и подумай! — и дал знак страже, чтобы его увели.
Так продолжалось несколько дней. И когда Кампанелла в последний раз твердо ответил, что никакой причины, почему он здесь, не ведает, его спросили, каким образом он в свои годы знает то, чему его не учили и учить не могли.
Вот в чем его вина — слишком много знает! Кампанелла ответил:
— Я с молодых лет чувствовал тягу к наукам, стремился всегда как можно больше узнать. Если мне чего-нибудь не могли объяснить учителя, старался найти ответ сам…
Едва он замолк, вопрос раздался снова:
— Откуда тебе известно то, чему тебя не учили? Отвечай без утайки.
Кампанелла попытался повторить свой ответ. Его перебили. В третий раз прозвучало «Откуда ты знаешь то, чему тебя не учили? Отвечай без утайки!»
И тут Кампанелла взорвался:
— Я сжег над книгами больше масла в лампе, чем вы выпили вина за всю свою жизнь!
Он тут же пожалел о дерзком ответе — орденский трибунал не место для остроумия. Но судьи были довольны его дерзостью: ее тут же занесли в протокол. К прочим винам обвиняемого прибавилось неуважение к высокому суду. К тому же обнаружилось, что обвиняемый молод, горяч, неосторожен, его легко вывести из себя. Это упрощает задачу суда.
Следующий вопрос поразил Кампанеллу нелепостью:
— Назови имя своего домашнего демона!
— Чье имя? — переспросил Кампанелла растерянно.
— Не переспрашивай! Отвечай! Имя твоего домашнего демона?
Что можно ответить на такой вопрос? Его молчание вынудило судей разъяснить, что они имеют в виду. Они располагают доносом, обличающим Кампанеллу в том, что ему прислуживает некий домашний демон. Ему он обязан своей памятью и познаниями. Вот, значит, как обернулись лестные разговоры поклонников о том, что у Кампанеллы есть добрый гений, который, по представлениям древних, покровительствовал философам и поэтам. Объяснять? Бессмысленно! Рассмеяться? Смеяться здесь не приходится. Обвинение в союзе с нечистой силой уже десятки людей приводило на костер.
Кампанелла, силясь говорить спокойно, заверил, что у него никогда не было домашнего демона. Тут у него сорвалась неосторожная фраза: «Таких демонов вообще не существует. Это суеверие!»
Фразу тут же занесли в протокол. Кампанелла навлек на себя еще одну вину — выразил сомнение в том, что святой церковью признается непререкаемой истиной. Издал ведь папа Иннокентий VIII буллу об искоренении ведьм и ведьмаков, виновных в общении с демонами.
Допрос закончился. Кампанелла обессиленный вернулся в камеру, чтобы долгие часы до следующего допроса по сто раз перебирать каждое слово судей, каждый свой ответ. Не надо было отвечать дерзостью! Не надо было рассуждать о демонах! Ах, что теперь жалеть о том, что сделано. Надо думать о том, как вести себя дальше. Но очередного вызова пришлось ждать долго. Очень долго.
День проходит за днем, одна ночь, полная тревожных кошмаров, сменяется другой, не менее тревожной. О нем забыли.
О нем помнят. Ему дают «созреть», чтобы он, как спелый плод, упал к ногам своих судей. На следующем допросе от него потребовали ответа, почему в предисловии к своей книге он написал греховные слова: «Клянусь Гераклом!» Христианину не подобает клясться именем язычника.
Объяснять судьям, что значит для него это имя, с тех пор как он мальчиком услышал рассказ о Геракле на распутье, толковать им про то, какие ковы одолел Геракл, сколько добра сделал? Напоминать, что Геракл освободил Прометея?
Кампанелла ответил, что такие слова в его книге действительно есть и он употребил их, не думая, что они греховны, но если это так, он сожалеет об их неуместности.
Теперь начинается самое главное. Его книга в защиту Телезия — вот его основная вина. Как только дело дошло до нее, он почувствовал себя увереннее. Ему предъявили подчеркнутые в книге высказывания, которые трибунал считает особенно греховными. Кампанелла не стал отрицать, что писал это. Он принялся объяснять, что дало ему право провозгласить: «Наука должна заниматься не словами, а вещами».