В пути же из одной тюрьмы в другую он был связан, иногда закован, окружен многочисленным конвоем. Кампанелла пробовал заговаривать с испанскими стражниками. Если бы хоть один из них прислушался к нему, если бы хоть от одного из них удалось добиться крошечного послабления, пустячной услуги — это был бы проблеск надежды. На его попытки они отвечали молчанием, бранью, пинками.
Как извращена человеческая природа! Никто не рождается на свет, чтобы стать палачом или конвойным. У каждого конвойного, у каждого палача была мать. Пела над ним колыбельные песни. Пугалась, когда он болел. Радовалась первому слову, которое он произнес. Учила его ходить. У каждого была любимая, потом жена. Были дети. Было все, что есть у людей. И некоторые из них выглядели как люди. Многие стражники были хороши собой. Молодые, веселые, красивые лица, мужественная стать, звучные голоса. Они умели улыбаться, смеяться, петь. Подшучивали друг над другом. Ласково похлопывали своих коней. Гарцевали в седлах. Что же сделало этих людей не людьми, способными ударить связанного пленника, пнуть его сапогом, плюнуть ему в лицо? Что сделало их такими жестокими к слабому и безоружному, такими покорными и робкими перед теми, кто командовал ими? В будущем прекрасном государстве надо добиться, чтобы жестокие и злые вообще не рождались на свет.
А еще Кампанелла думал о том, сколь страшна кара, какой господь бог покарал людей, когда они вознамерились воздвигнуть Вавилонскую башню — башню до неба. Он лишил их единого языка. Люди перестали понимать друг друга. Началось страшное разобщение. Его проклятие тяготеет над людьми до сих пор. В будущем государстве надо сделать все, чтобы люди понимали друг друга, чтобы разные наречия не вставали между ними препятствием.
Неустанная работа мысли, которая не прекращается даже тогда, когда он, связанный или скованный, совершает путь из темницы в темницу, — мука! Неустанная, непрерывная, то горячечная, то ясная работа мысли, — благо. Без нее он сломался бы. Без нее он погиб бы.
Весть о том, что Кампанелла арестован, дошла и до делла Порты. Знакомый, прежде бывавший в его доме, встретил делла Порту при выходе с торжественного богослужения в соборе святого Януария. Знакомый был из тех, кто чувствует себя несчастным, если не может ошеломить или хотя бы удивить собеседника новостью. Близость к источнику новостей порождала в нем чувство собственной значительности. Едва спросив о здоровье делла Порты и не дослушав ответа, он сообщил, что монах, ученостью которого делла Порта был так увлечен, этот самый отец Томмазо замешан в Калабрии в страшном преступлении, но вовремя изобличен и обезврежен. При дворе вице-короля чрезвычайно обеспокоены. Все куда серьезнее, чем можно было ожидать. Подумать только, кто скрывался в обличье скромного доминиканца! И знакомый, довольный своей осведомленностью, поспешно оставил делла Порту, чтобы поделиться новостью с другими. А ученый едва дошел до дома. Кампанелла снова в тюрьме! В чем его винят на этот раз? Расспрашивать доброхотного переносчика вестей он не захотел — отвратительной была его радость. Несчастное время! Джордано Бруно томится в заключении уже который год. Некогда восхищавшиеся им теперь забыли даже о самом его существовании. Кампанелла, мудрец, философ, поэт, лишился свободы. Делла Порта вспомнил лекции, которые читал Кампанелла молодежи, свои беседы с ним и в его первый приезд в Неаполь и во второй, недавний. Какое наслаждение общаться с этим человеком! Великий ум, светлая душа… И вдруг его обдала холодом тревога — не пришлось бы теперь расплачиваться за такое наслаждение. Он стал припоминать, о чем они говорили с Томмазо. Любую их беседу при желании можно истолковать как еретическую! Но как прикажете говорить ученым, чтобы их слова ни в чем не вышли за рамки предписанного! Тогда уж лучше вступить в орден молчальников. Положить печать на уста. Запретить руке писать. И голове думать. А еще лучше совсем не становиться ученым. Еще лучше не рождаться совсем. Тот, кто не родился, не может впасть в ересь. О чем они все-таки говорили с Кампанеллой при последней встрече? Кто присутствовал при разговоре? Вспомнить бы. А зачем? Сделать ведь ничего нельзя! Ни ему помочь, ни себя спасти. Несчастное время!