Пока Степа, раззявив рот, смотрел на это чудо природы, вокруг кабана уже кипела работа. Под чутким руководством двух командиров – партизанского старлея Коваля и унтерфельдфебеля Рольфа Вегенера (того самого молодого интеллигентного немца, пленившего Степана) кабан был тщательно разделан, расфасован по девятнадцати мешкам защитного цвета, снабженных толстыми заплечными лямками. Один из таких мешков и был вручен все еще слегка обалдевшему Степану. Тот хотел было возмутиться: дескать, я человек тут новый и таскать вашего вепря не нанимался, но вовремя прикусил язык, заметив, что по точно такому же мешку досталось абсолютно каждому, включая руководящий состав.
– Дай помогу,– старший из «братьев», Иван, подхватил мешок, сноровисто водрузил его на плечи Степана и помог просунуть руки в лямки. Мешок, с виду такой громоздкий, в принципе нести было довольно терпимо. Не нравилось Степану одно: стойкий «аромат» свежего мяса прямо из-за спины. Похмельный синдром хотя и пошел на убыль, нет-нет, да и давал о себе знать приступами тошноты.
Отряд целеустремленно пробирался по лесу. Без остановок и перекуров. Люди как заведенные брели себе и брели. С разморенными, потными от жары лицами, с гимнастерками, прилипшими к полусогнутым спинам. Шли теперь уже в полной тишине, под жаром полуденного солнца, пробирающим даже сквозь плотный покров зеленой листвы. Под стрекот кузнечиков и пиликанье неизвестных птиц. На разговоры не было сил. Не было сил и на мысли – и это оказалось очень кстати. Мозг Степана просто устал от обилия новой информации.
Ближе к вечеру, наконец, стали заметны первые признаки человеческой деятельности. В лесу кое-где виднелись срубленные пеньки, иногда попадались напиленные метровые бревна, уложенные аккуратными штабелями. Еще через полтора часа лес поредел и сквозь просветы заблестела полоска речной глади.
– Малая Виска,– показал в сторону реки Калистрат.
Степан так и шел между двумя «братьями». Чем-то они внушали ему симпатию – эти два крепких, приземистых парня. На лицах их была написана усталость и вместе с тем какое-то твердое, железобетонное упорство.
– Есть еще и большая? – сыронизировал Степан.
– А как же? Есть,– степенно произнес Калистрат.– И средняя есть.
Шедший слева Иван молчал, механически переставляя ноги и думая о чем-то своем.
– Вообще-то это одна и та же река – Виска. А у ней три рукава. Вот их и кличут: Большая, Малая и Средняя Виска. А начало она берет в Арарате.
– Где-где?
– В Арарате. Гора такая. Ледники тают, собираются в ручьи, а ручьи уже питают Виску.
– Даааа,– Степану вспомнился свой родной мир. Там была гора с точно таким же до боли знакомым названием.
– Скоро на месте будем.
Калистрат оказался прав. Не прошло и десяти минут, как отряд покинул лесную опушку и зашагал по широкой тропе, минуя большое возделанное поле. Один из поворотов тропы вел прямиком к реке.
Вскоре показалась и сама река – быстрый мутноватый поток шириною метров в пятнадцать нес свои воды вдоль поросшего мелким ивняком топкого берега. Ближе к берегу виднелось длинное бревенчатое строение с пулеметом на крыше и парой солдат, а чуть дальше, у самой реки, небольшой причал. Что было к нему пришвартовано – Степан поначалу даже не понял, и лишь когда отряд подошел совсем близко, наконец сообразил: да это же самый обычный плот! Безо всяких изысков – просто груда связанных промеж собою стволов. Причем бревна даже не потрудились как следует обтесать – там и сям торчали разномастные сучки и даже мелкие побеги. Там же, у причала, примостилась и небольшая сторожка, и стол, за которым восседали на деревянных чурбаках три бойца вермахта во главе с толстым щекастым роттенфюрером.
Стол был уставлен нехитрой снедью: раскрытые консервы с тушенкой, вареная картошка, столбцы ювелирно нарезанного сала ровными рядами возлежали на длинном расписном блюде. И свежайший хлеб, ароматный запах которого доносился даже сюда, до Степана. Только теперь он вспомнил, что за день, вобщем то, ничего и не ел. А когда узрел на столе еще и маринованные огурчики, то и вовсе потерял голову.
– Партизанен! – роттенфюрер улыбнулся, слез с чурбака и, придерживая рукой объемистый живот, подошел к отряду.
Бойцы, не дожидаясь команды, торопливо сдергивали надоевшие рюкзаки с мясом вепря, укладывали их прямо на небольшой плац перед пирсом и стремительно, все как один, направлялись к ранее виденному Степаном длинному строению, которое на поверку оказалось самой настоящей столовой. Солдаты же из компании роттенфюрера поднялись и занялись переноской мяса к торцу здания. Похоже, там находилась кухня. Стоять на плацу остались лишь сам роттенфюрер, старлей Коваль, да унтерфельдфебель Вагенер. Ну и Степан, естественно, любопытство которого оказалось намного сильнее голода. Ну где еще можно увидеть, как фрицы радушно встречают изголодавшихся партизан?
Вся троица беседовала на немецком. Ясен пень, Степан не понимал ни слова – лишь пялился по сторонам, да переминался с ноги на ногу. Внезапно его позвали. Тот самый, толстый фриц.
– Кон цу мир, Иван! Путем есть с тобой сало, масло, яйки. Путем пить шнапс и петь русски песня!
Степан не ломался. Да и чего ломаться то? Вчетвером они направились к столу роттенфюрера. Откуда-то, словно из воздуха, возник двухлитровый бутыль шнапса и четверка граненых стаканов. Первый тост выпили стоя: за здоровье матушки-императрицы, за фюрера Вебенбауэра и товарища Потоцкого. Что это за личности, Степан, конечно же, не знал. Затем выпили за прекрасных фройляйн. Третий тост дернули за тех, кто не с нами. Ну а потом пошло-поехало: пили за родственников и друзей, пили за каких-то сиртей, чтоб они все, одним махом, взяли да сдохли, потом еще за что-то пили… Степан не особо пытался вникнуть за что – ведь пьют, по сути, вовсе не ради тостов.
Вообще-то, роттенфюрер слегка лукавил – толстяк русский язык знал в совершенстве. Да и Рольф тоже. Они, в принципе, этот факт впоследствии и не старались скрыть, и даже просветили Степана на данную тему. Оказывается, в Советской Империи Рейха все немцы, от мала до велика, прекрасно говорили на русском, а русские, в свою очередь, на немецком. И вообще, страна то одна. Так, по сути, и должно быть! Степан многое хотел от них узнать. И обязательно узнал бы, не будь он сейчас настолько пьян. Последней разумной мыслью, перед тем как голова его поникла на стол, было: не забыть спросить Коваля, как вообще в их мире умудрилась появиться ТАКАЯ страна.
Утро встретило Степана ярким солнечным светом. Летом всегда так бывает. Вот, казалось бы, и спать хочется, но если уж ты с вечера не озаботился задернуть шторы, будь готов к тому, что едкие, назойливые словно туча комаров, солнечные лучи, будут атаковать твои очи. И сколько бы ты ни кутался в одеяло, сколько бы ни крутился, ни сунул голову под подушку, скрыться от них попросту невозможно. Вот и Степан в конце концов сдался. Сдался – и обнаружил себя лежащим в койке в одних трусах. Рядом с койкой, на колченогом казенном табурете лежала его одежда, сложенная аккуратной стопкой. Кроссовки тоже никуда не делись – смирно стояли себе под кроватью, ожидая пробуждения лежебоки-хозяина.
Комната, в которой пробудился Степан, оказалась самой что ни на есть обычной казармой: по обеим сторонам койки в два яруса, посреди них проход. Не широкий и не узкий, а именно такой, как положено. Ближе к выходу обнаружился и дневальный – тот истуканом стоял у трех флагов. И не надо иметь семи пядей во лбу для того, чтобы догадаться, что это за флаги. Единственным, пожалуй, отличием от всех казарм, виденных Степаном, было наличие у здешней внушительных размеров печки. Похоже, в этом мире с централизованным отоплением довольно серьезные проблемы.