- Полагают, - ответил господин в черном, - что этот джентльмен был богат, а друзья, как водится в подобных случаях, убедили его, что он великий человек. Он охотно им поверил, а те, чьим заботам вверен этот храм, охотно поверили ему, благо такой самообман был им полезен, и вот покойный заплатил за отличный памятник, а ваятель превосходно его выполнил. Впрочем, не думайте, что этот джентльмен здесь одинок, в соборе найдется немало господ, которых великие люди при жизни ненавидели и сторонились, но которые, тем не менее, пробрались сюда с твердым намерением попасть в их общество хотя бы после смерти.
Тем временем мы приблизились к особой части храма.
- Здесь, - сказал мой новый знакомый, показав пальцем, - уголок поэтов {1}. Тут вы видите памятник Шекспиру, Мильтону {2}, Прайору {3} и Драйтону {4}.
- О Драйтоне я впервые слышу, - признался я, - но мне рассказывали о некоем Попе {5}. Его могила тоже здесь?
- Нет, еще не приспело время, - ответил мой вожатый. - Надо подождать: он ведь не так давно умер, и ненависть к нему еще не остыла.
- Как странно! - воскликнул я. - Ненавидеть человека, посвятившего всю жизнь тому, чтобы развлекать и наставлять своих соотечественников!
- Потому-то его и ненавидят! Есть люди, которые называются обозревателями книжных новинок. Они следят за тем, что происходит в мире изящной словесности, и с помощью газет создают литературные репутаций. Они несколько похожи на евнухов в серале, которые сами не способны доставить наслаждение и не допускают туда тех, кто от них отличен. Эти обозреватели только и делают, что кричат "тупица!" и "щелкопер!", расхваливают покойников, поносят живых, снисходительно признают за настоящим талантом кое-какие способности, превозносят десяток болванов, чтобы прослыть беспристрастными, и чернят частную жизнь тех, чьи сочинения они бессильны опорочить. Обычно эти негодяи состоят на жаловании у корыстных книготорговцев, а еще чаще сами книготорговцы берутся за эту грязную работу, потому что ничего, кроме брани и глупости, тут не требуется. Любой поэт с талантом непременно обретает подобных недругов. И, как он ни презирает их злобу, им все же удается отравить его существование, так что погоня за призрачной славой оборачивается подлинными муками {6}.
- Неужели таков удел всех погребенных здесь поэтов? - изумился я.
- Да, этого, к сожалению, не избежал ни один, кроме счастливчиков, родившихся мандаринами. Если они богаты, то могут купить похвалу продажных критиков, равно как и монумент в этом храме.
- Но разве нет, как у нас в Китае, людей, которые, отличаясь изысканным вкусом, покровительствуют таланту и пресекают происки бездарных завистников?
- Их довольно много, - последовал ответ, - но, увы, сударь, эти книжные обозреватели вьются вокруг меценатов и выдают себя за сочинителей, а те слишком ленивы, чтобы докапываться до истины. И вот за столом такого мандарина не находится места для поэтов, а заслуженное ими вознаграждение достается их врагам, пирующим в его доме.
Покинув эту часть храма, мы направились к железной двери, которая, как пояснил мой спутник, ведет в усыпальницу королей {7}. Я, разумеется, не мешкая, поспешил туда и хотел было войти, как вдруг привратник, загородивший мне дорогу, потребовал плату за вход. Возмущенный его словами, я полюбопытствовал, не ярмарочный ли это балаган, не позорит ли такое корыстолюбие Англию и не прибавится ли ей славы, если она откроет обозрению древности и величавые памятники старины, не облагая налогом человеческую любознательность, которая служит к ее же славе.
- Может, все, что вы говорите, справедливо, - сказал привратник, потому что я ничего не понял, а три пенса вам все-таки придется заплатить. Посудите сами: свою должность я принял от одного человека, а ему ее за хорошую плату уступил другой, тот же связан с третьим, который откупил эту должность у тех, кто ведает храмом, и нам всем нужно кормиться.
Уплатив за вход, я надеялся увидеть что-нибудь необыкновенное, поскольку то, что мне показывали даром, было удивительно. Но тут меня ждало разочарование: за дверью не оказалось ничего, кроме черных гробниц, ржавых доспехов, рваных знамен да нескольких уродливых восковых фигур. Я пожалел зря истраченные деньги, но утешился мыслью, что больше платить уже не придется. Сопровождавший нас привратник плел, даже не краснея, всякий вздор. Он сообщил нам про какую-то даму, которая умерла оттого, что уколола себе палец {8}, и про короля, у которого голова была из золота {9}, и прочую чепуху.
- Поглядите, господа, сюда, - говорил он, тыча пальцем в старое дубовое кресло. - Вот диковинка, так диковинка! В этом кресле венчались на царство английские короли! А видите под креслом камень: он служил подушкой патриарху Иакову {10}.
Признаться, ни кресло, ни камень не произвели на меня никакого впечатления. Другое дело, если бы мне показали в этом кресле древнего английского короля или голову Иакова на этом камне. А тут чему было дивиться? Ведь и я мог бы подобрать на какой-нибудь их улице камень и объявить его диковинкой только потому, что кому-то из королей случилось однажды наступить на него во время процессии.
Наш проводник повел нас какими-то мрачными переходами и винтовыми лестницами, продолжая плести небылицы, бормотать что-то и размахивать жезлом, который держал в руке, точно один из зловещих колдунов, обитающих в пустыне Гоби. Когда обилие диковинок сильно утомило нас, наш вожатый указал на какие-то доспехи, которые показались мне весьма заурядными.
- Эти доспехи, - объявил он, - носил генерал Монк {11}.
- Подумать только! Генерал ходил в доспехах!
- Прошу вас, сударь, - не унимался тот, - взгляните на эту шляпу - ее тоже носил генерал Монк.
- Невероятно! Просто невероятно! Значит, генерал еще ходил и в шляпе! А как ты думаешь, сколько примерно она прежде стоила?
- Точно сказать не могу, но она составляет весь мой заработок за труды и хлопоты, сударь!
- Да. Вознаграждение не очень большое, - согласился я.
- Положим, не такое и маленькое, - возразил он, - потому что каждый джентльмен кладет в нее деньги, а я ими распоряжаюсь по своему усмотрению.
- Как! Опять деньги?
- Каждый джентльмен что-нибудь жертвует, сэр.
- А вот я не дам тебе ни гроша, - возразил я. - Блюстители храма обязаны тебе платить и следить, чтобы ты не вымогал деньги у посетителей! Когда мы платим за вход в балаган, с нас ничего не требуют при выходе. Видно, твои хозяева жадны не в меру. Укажи мне выход, а не то, неровен час, ко мне пристанут еще какие-нибудь церковные попрошайки.