Недостатки азиатского образа управления, опирающегося на обычай, очевидны: его пороки неискоренимы, и гений в этих условиях низводится до уровня посредственности, так как недопустимо, чтобы более ясный ум искал средства исправить явные изъяны. Но, с другой стороны, раз их образ управления не меняется, то им нечего опасаться новых пороков или непрерывных перемен. Борьба за власть длится там обычно недолго, после чего в стране воцаряется прежнее спокойствие. Там привыкли к подчинению, и люди приучены не иметь никаких иных желаний, кроме тех, которые им дозволено удовлетворять.
Недостатки правительства, которое, подобно английскому, во всех своих действиях руководствуется разумом, не уступают вышеописанному. Необычайно трудно принудить большое число свободных людей действовать совместно ради общей пользы; здесь хлопочут о всевозможных благодетельных переменах, но попытки претворить их в жизнь неизбежно ведут к новым потрясениям в государстве, ибо всяк понимает благо по-своему, и в результате предрассудки и краснобайство нередко одерживают верх над справедливостью и общественным благом. Но хотя при подобных порядках народ может поступать вопреки своим интересам, он будет пребывать в счастливом неведении: ведь заблуждения незаметны, покуда не начали сказываться их последствия. Здесь каждый человек сам себе тиран, а такому господину он все легко прощает. Словом, неудобства, которые он испытывает, могут на деле быть равными тем, которые испытывают люди при самой жестокой тирании, но человек терпеливее сносит любое несчастье, если знает, что оно - дело его собственных рук.
Прощай!
Письмо СХХII
[Осмеяние манеры, в которой пишутся книги о путешествиях.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемонии в Пекине.
Мое длительное пребывание здесь начинает меня тяготить. Стоит только предмету утратить новизну, как он перестает доставлять нам удовольствие. Некоторым натурам столь любезны перемены, что само удовольствие, войдя в привычку, становится несносным, и это побуждает нас искать новое счастье, хотя мы и платим за него ценою бед. А потому я жду только приезда сына, чтобы покинуть это изрядно наскучившее место и отправиться искать новые радости в лишениях и опасностях. Я признаю, что жизнь, растрачиваемая в бесконечных скитаниях, - это лишь пустое времяпрепровождение, но разменивать жизнь на пустяки - таков удел человечества. Прыгаем ли мы на сцене или важно выступаем на коронации, вопим ли у праздничных костров или произносим речь в сенате, все равно в конце концов нас неизбежно ждет горькое разочарование. Принимая участие в этом спектакле, мудрые посмеиваются, а глупцы важничают, и, быть может, к этому только и сводится различие между, ними. Пусть это послужит оправданием моим легкомысленным письмам. Я говорил о пустяках и знал, что это пустяки: ведь для того, чтобы представить жизнь в смешном виде, достаточно только назвать вещи своими именами.
Описывая эту страну, я опустил некоторые примечательные подробности, потому что считал их известными тебе, или потому, что сам был недостаточно с ними знаком. Но есть одно упущение, которого, как я предвижу, мне не простят, - я ни слова не сказал о здешних зданиях, дорогах, реках и горах. Именно на такие описания особенно щедры все прочие путешественники, поэтому мое молчание покажется особенно вопиющим. С каким наслаждением, например, читают о том, как некто, странствуя по Египту, измерил тростью упавшую колонну и определил, что длина ее составляет ровно пять футов и девять дюймов, а затем спустился в катакомбы и вылез из них через другой ход, или как он отломил палец у древней статуи, хотя за ним следил янычар, или как присовокупил еще одну догадку к уже известным ста четырнадцати о значении имен Исиды и Осириса {1}.
Я так и слышу, как мои друзья в Китае требуют такого же отчета о Лондоне и его окрестностях, и если я пробуду здесь несколько дольше, то, вероятно, смогу удовлетворить их любопытство. Когда исчерпаются другие темы, я собираюсь обстоятельнее описать городскую стену, а также изобразить прекрасный дом лорд-мэра, перечислить великолепные площади, где стоят особняки вельмож, и не премину рассказать о дворцах английских королей. Не забуду я упомянуть о красотах Шу-Лейна {2}, где живу со дня моего приезда. И тогда ты сам убедишься, что в искусстве описаний я ни в чем не уступлю многим моим собратьям-путешественникам. А покамест посылаю тебе образец такого рода сочинений - краткие заметки о недавнем путешествии в Кентиш-таун {3}, которые я набросал в манере современных путешественников.
"Будучи много наслышан о Кентиш-тауне, я возымел сильное желание увидеть это прославленное место. Я, конечно, предпочел бы удовлетворить любопытство, не утруждая себя поездкой туда, но это представлялось затруднительным, а потому я решил отправиться в путь. Путешественники обыкновенно добираются до Кентиш-тауна двумя способами - либо нанимают карету, что обходится в девять пенсов, либо идут пешком, что не стоит ни пенса. Езда в карете, на мой взгляд, несравненно более удобный способ передвижения, но я все же решил отправиться пешком, сочтя такой способ передвижения наиболее дешевым.
Итак, отправляясь в путь по Собачьему проезду, вы выходите на прекрасную дорогу, по обеим сторонам которой тянутся изгороди; справа открывается живописный вид на рощи и луга, усеянные цветами, которые без сомнения, услаждали бы обоняние, если бы навозная куча слева не добавляла к их ароматам своего благоухания. Эта куча намного древнее самой дороги, и я не могу не упомянуть о несправедливости, в которой чуть было не оказался повинен. Ведь я обрушил свой гнев на тех, кто нагромоздил навозную кучу возле самой дороги, тогда как должен был бы обратить его против тех, кто проложил дорогу возле навозной кучи.