Моджахеды привели меня в какой-то кишлак и закрыли в одном из домов, откуда первой же ночью я попытался бежать. Наружная дверь была закрыта, я с трудом выбрался через небольшое окно под потолком и свалился во двор, пересек его, перевалил через высоченный глинобитный дувал и… оказался во дворе другого дома с еще более высокими стенами. Там меня снова схватили охранники. Убивать не стали, но побили изрядно. Двинули прикладом по зубам так, что десна опухли, и зубы через некоторое время все повыпадали. Видите, пришлось вставлять металические.
В кишлаке меня держали примерно пять суток, а потом куда-то повели. Не знаю, почему нас тогда не искали наши командиры. Может быть, нашли трупы других солдат и посчитали, что я тоже погиб. Несколько дней меня вели по горам, как позже я узнал в панджшерскую долину. По дороге меня переодели в национальную афганскую одежду, чтобы я не привлекал внимания. Однажды, пересекая дорогу неподалеку от Чарикара, мы наткнулись на наш подвижный дозор. Я видел, что солдаты сидели возле БМП и вскрывали банки с кашей. У меня перехватило дыхание, я хотел броситься к ним, но охранники тоже не дремали, один из них больно ударил меня по ребрам, упер в спину ствол автомата и что-то негромко сказал. У меня будто бы ком в горле застрял и закипели слезы, но что я мог тогда сделать в окружении четырех вооруженных моджахедов?.
До лагеря моджахедов в Панджшере мы добрались через несколько дней. Помню, был уже вечер. Меня завели во двор небольшого дома, кругом было много вооруженных бородатых людей. Когда меня подвели к ним, они все замолчали, с удивлением меня рассматривая, как будто какого-нибудь дикаря. Кто-то из них смотрел на меня с любопытством, кто-то заинтересованно, а кто-то и с ненавистью. Меня провели мимо этой группы моджахедов, и вдруг я увидел человека среднего роста в светлых одеждах, идущего мне навстречу. Я тоже сделал еще несколько шагов ему навстречу и неожиданно даже для себя протянул ему руку. Человек спокойно и уверенно пожал ее. Это был Ахмад Шах Масуд. Я, конечно, тогда об этом не знал, получилось все как-то интуитивно и подсознательно. Просто мне показалось, что от этого человека исходило какое-то сияние, я не почувствовал в нем врага, а напротив, увидел заинтересованность к себе и желание понять меня.
Первая беседа была краткой. Масуд лишь спросил меня как звать, откуда я родом, как попал в плен. Он успокоил меня, добавив, бояться не надо, убивать тебя не будут. Следующий разговор состоялся через несколько месяцев. К тому времени я вновь попытался бежать, но меня поймали и вновь жестоко избили, но расстреливать опять не стали.
Потом в Панджшер привели еще нескольких пленных наших военнослужащих. В целом моджахеды относились к ним без излишней жестокости. Говорили, что Масуд запрещал издеваться над советскими пленными. Похоже, что это было действительно так. Пленных не бросали в “зиндан”, а лишь за особые провинности закрывали в яму. В основном их держали в домах, в пристройках, довольно сносно кормили.
Особо дружественных и доверительных отношений между пленными солдатами не возникало. Все относились друг к другу с подозрением, опасаясь подстав и провокаций. Думаю, на то были веские основания и причины. Иногда к нам подселяли таких же пленных солдат, в основном выходцев из азиатских республик, которые с первых же слов начинали рассказывать о своих подвигах, попытках побегов, тяжелых испытаниях, которые им пришлось пережить, но при этом от них пахло сигаретами и даже лосьоном, что наводило на мысль об их особых отношениях с моджахедами.
Я с любопытством изучал быт и взаимоотношения между моджахедами Панджшера, наблюдал за их жизнью, постепенно стал осваивать язык, начал читать Коран. Я увидел, что в их бесхитростной жизни есть определенный смысл, понял и принял их желание и стремление защитить родину от чужеземцев. Когда мне предложили принять ислам, я сразу согласился, увидев в этом единственную возможность выжить. После проведения обряда по принятию ислама моджахеды стали называть меня новым мусульманским именем Исламуддин.
Однажды в начале 1984 года к нам в отряд пришел Ахмад Шах Масуд. Он сказал, что советские войска и афганская правительственная армия в очередной раз планируют наступление на Панджшер. Местное население будет уходить из долины, чтобы не погибнуть. Далее Масуд сказал, что советским пленным, а к тому времени мы уже все приняли ислам и носили мусульманские имена, нужно самим определиться. Масуд сказал, что может нас обменять у советского военного командования на захваченных в плен моджахедов либо через Пакистан отправить в другие страны. Все советские пленные, опасаясь репрессий со стороны наших правоохранительных органов, возвращаться к своим отказались, решили идти в Пакистан. По дороге они на несколько месяцев застряли в Нуристане, некоторые погибли, но тем не менее восемь или девять человек из них с помощью французской журналистки действительно оказались во Франции, Канаде и США.
Я же решил остаться с Масудом. Подошел к нему и сам попросил его об этом. Тот не удивился такому решению, ему было известно об искреннем моем интересе к их образу жизни. Еще через некоторое время мне вручили автомат Калашникова и к нему боеприпасы, а Ахмад Шах предложил мне быть в его личной охране. Не знаю, чем я ему приглянулся, но доверие Масуда ко мне было просто безграничным. Я, конечно, всячески старался оправдывать это доверие.
Весной 1984 года, примерно в десятых числах апреля, все население долины стало уходить в горы. Масуд с небольшой группой, в которую входил и я, покидал Панджшер одним из последних. Я тогда был молод, хорошо тренирован, легко передвигался по горам. На подъеме в районе Анавы я значительно опередил Масуда, поднялся на вершину горы, сел на камень передохнуть и прямо под собой увидел Ахмад Шаха, дядю Таджутдина и еще двух охранников. Шли они плотно, я еще тогда подумал, что всех их можно было бы снять одной очередью. Я даже проверил свой автомат, вынул затворную раму и убедился, что боек на месте, отсоединил магазин и осмотрел боеприпасы, они тоже оказались в порядке. Но меня остановили именно доверие Ахмад Шаха, его участие в моей судьбе и его доброта ко мне. Я собрал автомат и стал ждать пока Масуд и сопровождавшие его моджахеды поднимутся на вершину горы. Больше таких мыслей у меня никогда не возникало.
В последующие годы мы вместе с Масудом прошли множество испытаний. Во время нескольких войсковой операции в Панджшере нам пришлось несладко. Находясь рядом с Масудом, я все больше и больше убеждался, что Ахмад Шах может стать спасением для Афганистана. Я старался уберечь его от любых всевозможных неожиданностей и неприятностей. Когда я непосредственно охранял Масуда, для меня не существовало никаких авторитетов, я всегда решительно требовал у всех входящих к нему людей сдавать оружие, включая его ближайших друзей, министров, членов иностранных делегаций, а также журналистов. Практически всех их я подвергал личному досмотру. Они обижались, грозили мне и жаловались Масуду, но я стоял на своем, потому что обеспечение безопасности Ахмад Шаха для меня было превыше всего. Масуд всякий раз, когда ему на меня жаловались за излишнюю стогость, улыбнувшись, говорил, что ночью он может положиться только на одного человека, Исламуддина, который на посту никогда не уснет». О Косте бородатом Николай Быстров ничего рассказывать не стал.
Западные средства массовой информации и некоторые афганские авторы утверждали, что Ахмад Шах и его моджахеды очень гуманно относились к военнопленным. Отчасти это действительно так. В отрядах моджахедов других партий, особенно ИПА, судьба захваченных в плен советских военнослужащих чаще всего была ужасной. Их заковывали в кандалы, пытали, бросали в ямы, морили голодом. В Афганистане очень популярна национальная игра бозкаши («козлодрание»). Это своеобразное афганское поло, где вместо мяча — обезглавленная овца, которую всадники на скаку отнимают друг у друга. В лагерях моджахедов овцу нередко заменяли пленником. В ходе игры его тело разрывали на части, а потом бросали собакам.