Девушка сказала:
— Мать, это писатель, пришел пешком из Филадельфии.
Пейн поклонился.
— Меня зовут Томас Пейн, сударыня. Мне было жарко, хотелось пить, и ваша дочь, спасибо ей, дала мне стакан пахтанья.
— Этого добра у нас хватает, — улыбнулась женщина, не отрываясь от работы. Она была уже немолода, но широкоплеча, налита силой; рукава закатаны, большие руки выше локтей припудрены мукой. Тяжелая работа проложила морщины на ее приятном, с крупными правильными чертами лице. — А наша фамилия Рампл, — сказала она. — Это вот Сара. — Она назвала мальчиков, показывая на каждого рукою: — Эфраим, Гидеон, Сэмюэл.
Девочку звали Рейчел.
Потом она снова вернулась к своему занятию, а Пейн уселся в прохладном углу.
В полдень накрыли длинный стол. Ввалился фермер, Джейкоб Рампл, со своим работником, поздоровался за руку с Пейном и сел за стол. Пейну дали понять без слов, что он остается и будет есть с ними, а ему и самому не хотелось уходить. Сара поставила ему прибор рядом с отцом; когда она на него взглядывала, в глазах ее загорался лукавый огонек, и у Пейна появлялось ощущение, что она посмеивается над ним. Дети прилипли к столу, не отрывая от Пейна глаз, и фермер, поразмыслив, отчего ему знакомо это имя, наконец сказал:
— А, так вы будете из этого, как его, — из «Пенсильвания мэгэзин».
Пейн кивнул, слегка польщенный тем, что его здесь, оказывайся, знают.
— Не по нраву он мне, — объявил Джейкоб резко.
— Мне тоже.
— Так отчего у вас духу не хватает бросить перо?
— Отец, — сказала Сара, — у тебя еда остынет.
— Я бросил.
— А-а…
— И потому могу теперь совершать прогулки за город. — Пейн улыбнулся.
Фермер, круто повернувшись к нему, спросил:
— Выгнали вас или сами ушли?
— В общем, и то и другое.
— Я Эйткена знаю — закостенелый человек, душу себе скрутил веревкой. То в одну сторону качнется, то в другую, а упасть пороху не хватает. В этом деле, в писательском, Пейн, есть хорошие люди, но есть и дрянь. Я читаю Бена Франклина и Джима Холла. Маккалоха читаю, Тома Джефферсона. Люблю, когда человек пишет зло. Когда человек…
— Вы на отца не обращайте внимания, — спокойно сказала Сара.
— …глядит на что-то и говорит: вот это хорошо, а то — плохо. А которые ни рыба ни мясо, таких я не уважаю. Я, правду сказать держу сторону бостонцев, что мое — то мое, покуда у меня порох не перевелся для карабина…
Был он высок ростом, поджар, на шее двигался кадык, глаза на коричневом от солнца лице — маленькие, голубые.
— Ты ешь знай, Джейкоб, — сказала ему жена.
Для Пейна Рамплы оказались новым и необычайным явлением. В Англии ничего похожего не было, да и нигде в мире, полагал он, не существовало ничего им подобного. Не всякий дворянин в Англии владел таким состоянием, такими землями, однако Джейкоб Рампл всю работу делал собственными руками, а Хестер Рампл, его жена, пекла и варила на все немалое семейство. Они не были крестьянами, но и в одну категорию с английскими фермерами-йоменами тоже не попадали. Работник у них садился вместе с ними за стол как равный, не как слуга; дети несли обязанности по дому, точно находя удовольствие в самом процессе работы.
Джейкоб Рампл сам вспахивал свои поля, однако вечерами читал не только «Пенсильвания мэгэзин», но и Вольтера, и Дефо. Кладезем мудрости ему служил «Бедный Ричард»,[3] Бен Франклин был его кумиром и всецело определял духовное содержание его жизни, а его взгляды никогда не расходились с делом. У него были свои свечи, свое мыло, свои ткани, для чего он сеял лен и стриг шерсть. Ферма принадлежала ему, а его младший брат, погрузив свои пожитки в фургон, двинул на запад, к безлюдным финкаслским холмам, и подразумевалось как нечто вполне естественное, что кто-то из сыновей Рампла в будущем поступит так же. Его жена принадлежала по происхождению к пуританам, сам же он безмятежно пребывал в агностиках, притом не по велению рассудка, а скорей из необоримой веры во все земное, сущее. Он ступал по земле на равных со своим Богом; старался жить по совести и не навязывал другим своих сомнений. Он ненавидел рабовладельцев и отказывался из принципа пить чай, однако восхищенье бостонцами — которых он во всем прочем почитал чопорным и нетерпимым племенем — тогда только побудило бы его к действию, ежели б красные мундиры ступили на землю Пенсильвании. Когда Пейн спросил, что бы он сделал в этом последнем случае, он отозвался деловито: