Грин говорил, как он рад тому, что Пейн здесь.
— Это мало что значит, — возразил Пейн.
— Нет. Я стараюсь научиться, как успешно провести кампанию, но много ли проку, если люди не будут знать, за что воюют?
— А вы думаете, я могу объяснить?
— Да, думаю, — кивнул Грин.
— Хорошо.
— Офицерское звание не хотите иметь? Это, знаете ли, несложно. Капитана — совсем просто, но можно и полковника или майора, если угодно, — у нас их, слава тебе Господи, столько…
— Не надо, нет.
— Все же внушает уважение, — заметил Грин неуверенно.
— Если я не заслуживаю их уваженья как Том Пейн, то никакое звание не поможет.
— Так-то так…
— Вы понимаете, единственное, что я могу им дать, — это обоснованье. В военном деле я ничего не смыслю.
Он находился в Хакенсаке, когда пал Форт Вашингтон и в руки к англичанам, точно лакомый плод, угодили разом три тысячи пленных. В Хакенсаке, на пять миль дальше от берега, чем Форт Ли, расположилось более крупным лагерем соединение потрепанной Континентальной армии, солдаты из Джерси и Пенсильвании, разболтанные горлопаны; грязь и убожество лагеря навевали на Пейна тоскливые воспоминанья о филадельфийском ополчении. Бивак кишел маркитантками всех возрастов и всех степеней паденья. Солдаты держали кур и поросят и своим поведением успели заслужить лютую ненависть у местных фермеров.
Грин сказал ему:
— Ступайте посмотрите — может, удастся втолковать этим свиньям, за что они воюют.
«Свиньи» скалили зубы, когда он заводил речь о революционной армии. Они забросали его грязью, когда он попробовал доказать, почему стоит умереть за узенькую полоску поселений на краю дремучих лесов, и ему впервые за много лет пришлось пустить в ход кулаки. Внешность обманчива: они убедились, как он силен, какими мускулами покрыты его литые плечи. Когда он уложил нескольких из них, его зауважали.
Начальник лагеря, тучный артиллерийский полковник Генри Нокс, сказал ему с усмешкой знатока:
— Такой разговор они понимают.
Сам он торговал в прошлом книгами, занимался немного издательским делом и Пейна принял как дар, ниспосланный ему Богом во избавленье от скуки. Он часами держал Пейна у себя в палатке, расписывая ему, каким фантастическим успехом пользуется «Здравый смысл», а поскольку оба понимали толк в выпивке и подходили к этому делу серьезно, то не однажды за душевной беседой надирались к вечеру в стельку.
Если и был человек на свете, напрочь не годный в начальники грязного, буйного, объятого смутой лагеря, так это Нокс — улыбчивый, молодой, двадцатишестилетний, румяный и толстый, готовый ежеминутно говорить о своей жене и без устали выпытывать у Пейна историю с распродажей его книги. Неужели двести тысяч продано? Все утверждают, что да.
Пейн и сам не знал, он не имел точных сведений — изданиям потеряли счет. Да и потом, кто ее только ни печатал, повсюду и без всякого разрешения.
— Но слушайте, слушайте, это ведь целое состояние, — говорил Нокс.
— Вероятно.
— И вы к нему даже не притронулись. Великолепно, ей-Богу!
Пейн пожимал плечами, и тогда Нокс принимался подсчитывать, сколько читателей должно быть у книги. Возможно, столько, сколько грамотных в колониях. Возможно, миллион — каждый третий — впрочем, столько вряд ли все-таки. Но все равно достаточно, чтобы поражать воображенье.
— А здесь что? — спрашивал на это Пейн. — Что мы тут делаем, куда мы идем?
Нокс отвечал, что не знает, они — здесь, англичане — на том берегу, и, похоже, так может продолжаться вечно. Поначалу, конечно, был ужас — когда их били в каждом бою, — но теперь они тоже учатся воевать. Быть может, глядя на лагерь со стороны, так не скажешь, но правда, учатся…
А всего через несколько недель пал Форт Вашингтон. Форт, стоящий на скалистом высоком берегу Гудзона, считался неприступным. Так думал Грин и так же думал Нокс, а Вашингтон ежели и питал на сей счет сомненья, то держал их при себе, и только Чарлз Ли, командующий почти пятитысячной армией в Уэстчестере, категорически утверждал, что форт удержать нельзя. Так оно и оказалось: высоты, окружающие форт, были взяты, защитники откатывались назад, зажатые с флангов, отрезанные от пути к отступленью — спасаясь, солдаты набивались в форт, переполнив его до отказа, так что невозможно сделалось даже отстреливаться. Около трех тысяч попали в плен, и Вашингтон, наблюдая все это с лодки на реке Гудзон, видел, как рушится и гибнет его последняя надежда.