Отогнав ее образ, Костя уставился в окно, пытаясь понять, куда едут. Но мелькали лишь названия незнакомых улиц: Луначарского (наверно, в каждом городе бывшей России до сих пор осталась такая, хотя из всех ее граждан никто уж и не в курсе, что за личность был Луначарский), потом пролетела станция метро Московская, затем потянулась улица Гагарина, и еще какая-то улочка. После, за решетчатым забором побежали могильные памятники — потянулось длинное городское кладбище.
От одного из пехотинцев отвратно воняло луком, другой противно громко сопел. Оба они так и не проронили ни слова. В первом ряду мирно сидели Майк Кельвин и Катя. Майк заправски крутил баранку, ощущая себя на улицах Самары как рыба в воде. Катя… Муконину трудно было понять, как ведет себя на переднем сидении блондинка, и тем более — что она чувствует и думает в данную минуту. Девушка то и дело нервно поправляла соломенные локоны, изредка поглядывала в боковое окно. Впрочем, в очередной раз выглянувшее весеннее солнышко должно было ее ослеплять.
Обстрел грянул грозой неожиданно для всех. С левого боку застрочило, внизу завизжали колодки, не успели на заднем сидении вздрогнуть, как их затрясло. Костя увидел, что Майк начал судорожно вращать руль, а Катя схватилась руками за голову и пригнулась. Стражники по бокам Кости захлебнулись в англоязычной ругани.
Tryin' to kill yourself, you stupid fuck?
He's a proper penis!
Костя вытянул шею: рядом неслась синяя Калина, из заднего окна торчал ствол АКМ, направленный сверху вниз. Палили явно по колесам. «Ну что, суки, вот и месть пришла!» — возликовал про себя Костя.
В следующие мгновения Хаммер, виляя, съехал на обочину и сбросил скорость. Громкий хлопок, резкий тупой толчок — Костя полетел вперед, но вовремя выставил локти и уткнулся согнутыми руками в края спинок передних кресел. В уши врезался бесконечный и нудный сигнал клаксона: голова Майка забылась на баранке. Катя, теребя руками волосы, завыла странным, похожим на кошачий, плачем. Ее плечи задергались, напоминая крылья раненой птицы.
Охранник, сидевший слева от Кости, вонявший луком, во время столкновения (с деревом?) умудрился ухватиться за поручень. Он удержался и теперь опустил окно и высунул ствол. Но Калина уже прошмыгнула мимо и подрезала где-то в авангарде. Выкрикнув очередное ругательство, пехотинец высунулся из окна и, выставив карабин вперед, все-таки выстрелил очередью. Тот, что сидел справа, не успел среагировать на аварию и в данную минуту пунктирно храпел с разбитым лбом. Костя, будучи чуть впереди, что есть мочи добавил ему локтем в дыхало с разворота. Несчастный совсем загнулся. Превозмогая ножевые уколы боли в раненом боку, Костя изловчился, подхватил его карабин и двинул прикладом в бок соседу слева, который едва только начал возвращать голову из окна.
Боль в ране усиливалась до головокружения. Из последних сил Костя нажал ручку справа и толкнул ногой дверь. Еще миг — и он выпрыгнул из машины, но ноги подвернулись. Костя упал на больной бок и порывисто замычал от боли.
Но к нему уже подбежали люди, подхватили и поволокли.
— Катя. Спасите ее, — пробормотал он с пеленой в глазах.
После короткого затмения Костя пришел в себя уже в машине нападавших. В ушах звенела странная тишина. Рядом сидел отдаленно знакомый человек в олимпийке. Его осунувшееся лицо быстро обрело в глазах Кости определенные черты. Те самые, с забавной карикатурностью. Дурацкий рот и сальные волосы, и все остальное.
— Дрюн?! Какого черта?
Тот улыбнулся и приложил палец ко рту.
— Тсс! Послушай. Уже началось.
— Что началось? — Костя огляделся.
В машине были еще двое, совершенно незнакомые рожи. Они сидели впереди. А где же Катя? Но правда, что это раздается со всех сторон? Автоматные очереди, такие глуховатые, словно вдалеке, но отовсюду.
— Что это?
— Вальпургиева ночь. Мы применили ваши генераторы ЭМИ. Теперь безвольную пехоту расстреливают, а высших чинов в плен.
— Генераторы ЭМИ? — удивился Костя.
— Ну да. Я сам только узнал. Главный удар держали втайне даже от своих. Его хотели нанести еще вчера, но потом пожалели пленников. Короче, решили сначала нас освободить. — Дрюн достал из-за уха сигарету, жестом предложил Косте (тот помотал головой), прикурил и затянулся. — Сначала меня освободили с Бурым, теперь вот тебя. Ты ведь был главным отвлекающим звеном. А другая уральская группа доставила компактные генераторы. Ваша доядерная разработка. Короткие мегаваттные импульсы выводят из строя их технику. А сами они, как в микроволновку сунутые — хватаются за головы и крутятся юлой. Вот мы и мочим их, тепленьких. Тут, конечно, фактор неожиданности сработал. Они на твоей Минипе зациклились, а их совсем с другой стороны. Иначе бы защитились как-нибудь.
Дрюн снова жадно затянулся. Костя приосанился и попытался вылезти из машины. Канонада усиливалась.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Штаб Движения Сопротивления города Самары располагался в конторе одного из заброшенных машиностроительных заводов. Сюда Костю привезли на той самой Калине. Помимо Кости в юркой машине приехал, естественно, Дрюн, а также, собственно, водитель — малой чудак с косыми глазами, то и дело отпускавший глупые на взгляд Кости шуточки. («Обалдеть, как пиндосов потравили дихлофосом!») И еще молчаливый парнишка лет восемнадцати, смуглокожий, с торчащими из-под летней кепки смолистыми кудрями, увлеченно потиравший в пути маслянистой тряпочкой автомат АК-74.
С Катей распрощались у разбитого Хаммера. Былых охранников Кости увели в подкативший УАЗик. Труп Майка оставили охлаждаться в его драндулете. Друзья Дрюна на задрыпанном китайском джипе, черном Great Wall, подъехавшем вслед за УАЗиком, пообещали доставить Катю домой, «пока не вызовут в штаб на допрос». У Кости в момент прощания потяжелело в груди, ему вдруг стало жалко отдавать девушку под крыло каких-то сорванцов. И эта неожиданная ревность смешалась с потаенной досадой на глупое прошлое, на то жаркое лето, безвозвратно потерянное, на то, что эти зеленоватые, как давняя морская отмель, глаза теперь уже точно исчезнут из его жизни навсегда. «Дядька Костька, а у тебя в ушах песок!..»
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и вроде бы кто-то хихикнул за спиной, и Костя поймал в зелени ее глаз едва уловимый грустный лучик, — быть может, также вспыхивает порой звезда на черном небосводе, — в лучике том было одновременно все и ничего. Были в нем и мимолетная печаль, и ощущение прошлого, и сожаление, и зуд утраченного отрочества, и неизбежность, и невозможность будущей встречи.
— Спасибо тебе… За все, — пробормотал он.
И погладить бы ее растрепанные локоны, прикоснуться к этой царапине на идеально гладкой щеке, поцеловать в тонкие детские губы, до сих пор детские.
— Не стоит благодарности. — Глаза Кати спрятались. — Прощай.
«Ну и правильно, ну и черт с тобой! К чему эти ненужные порывы? Люди приходят и уходят, они касаются меня своими крыльями и улетают. А я остаюсь один. Навсегда». — Он проводил ее взглядом.
Девушка села в джип, стриженый ежиком молодчик захлопнул за ней дверь, с самодовольной улыбочкой подмигнул Косте с Дрюном, мол, все будет нормально…
Теперь, когда Костя в сопровождении Дрюна шел по длинному коридору конторы, он с упорством отгонял от себя эту запавшую сцену.
Командование Сопротивленцев заседало в актовом зале, куда, собственно, Дрюн и завел Муконина. Посреди просторного помещения были составлены столы, вокруг которых озабоченно сновали, как на выборах, люди в разных прикидах. На стене висела огромная панель, на которой изображалась интерактивная карта Поволжского мегаполиса. Там, где мощная река выгнулась дугой, изнутри к ней прилип этот странный город, как будто его зарядили в струну лука, чтобы выстрелить на запад. Окрестности Самары были раскиданы по изгибу Волги и поодаль, как грибы на поляне после дождя. В разных районах на карте мелькали огоньки — зеленые, красненькие, с разной частотой и густотой.