Надавив полно сока и упившись им на пару с мамой, я снова почувствовал пустоту внутри и смертный страх. Я сидел напротив компьютера, трясся и раскачивался как сумасшедший. Набрал номер Маши.
— Привет, как дела, увидимся? — спросил я.
— Ой, Поль, сегодня не могу… Давай завтра созвонимся в это же время.
— Давай.
Я продолжил трястись и раскачиваться. Часы показывали семнадцать часов ноль-ноль минут. Стемнело. «Интересно, в тюрьме вкусно кормят?» — спросил я сам у себя. Закачался и затрясся ещё сильнее. Пошёл на кухню, выдавил ещё апельсинового сока. Налил сок в стакан и положил три кубика льда. Вернулся в комнату. Лёг на диван. Уснул.
Проснулся от вечерней песни Кеши-певца. «Кеша — дурачок, а Саша — дурочка, Кеша — петушок, а Саша — курочка» — проговорил я, чтобы отвлечь птиц от воплей. Они с интересом выслушали мою речь и возобновили песни. Я вспомнил о стакане сока со льдом. Теперь у меня был просто тёплый сок. Отпил половину и положил ещё льда. Я слышал, что пробуждение на закате предвещает плохое настроение. К чему это я? К тому, что сон меня не вылечил от тревоги. Часы показывали двадцать два часа двадцать минут. Взглянув на стакан с соком и льдом, я понял, что может отсрочить мой ментальный коллапс. Оделся и побежал в магазин.
«Молодой человек, умолять бесполезно, я не могу продать вам водку! Уже больше десяти вечера». Я не сдавался. Угрожал наложить на себя руки и ноги. Хныкал и канючил. Обвинял правительство России, климат и Вашингтон. Наконец, мне согласились продать водку, лишь бы я исчез из поля зрения. «Я уже не хочу. Я передумал. Я с нового года бросил пить, оказывается…» Я развернулся и убежал без покупки.
Заходя в квартиру, я услышал незнакомый звук. «Какого чёрта!» — прошептал я. Мимо проходящая мама, сказала: «У тебя что-ли телефон звонит?». Не разуваясь, я бросился к сумке и схватил трубку. Входящий вызов от «мамочка».
— Да! — закричал я.
— У тебя проблемы? — спросил меня молодой женский голос.
— Не знаю, — признался я.
— А кто знает?
— Не знаю, — снова не знал я.
— Половина второго ночи. Тринадцать, — чётко проговорила девушка.
— А?
— Повторяю: половина второго ночи, тринадцать, — такой же интонацией повторила девушка.
— Понял… То есть, принял!..
Звонок закончен. Я достал распечатку с числовыми кодами и точками и убедился, что «тринадцать» — это под стенами Кремля, со стороны улицы Проломной. Времени ещё много. К Аркадию заезжать уже поздно, потому что он рано встаёт, а поэтому рано ложится; и ещё у него маленький ребёнок.
*****
— Тук-тук. Кто там? Я — Гузель, ты — Пол? — спросила меня девушка в белом полушубке, стоя за полуоткрытым пассажирским окном моей машины.
Эта девушка десять секунд назад вышла с водительского места Ауди ТТ и прошла восемь шагов до моей машины.
— Может впустишь меня, — спросила девушка.
— Ах, да, конечно, — я нажал кнопку центрального замка.
Она уселась на пассажирское кресло. От неё пахло вкусно. Она была не так молода, как мне показалось по телефону.
— Повезло тебе, Пол, на этой недели: в тот же день передаёшь товар.
— Поль.
— Что?
— Поль, меня зовут Поль, а не Пол, — сказал я как можно мягче. — Но, вы можете звать меня Пол, если вам так удобнее.
— Хорошо, давай мне посылочку, где эта треклятая пыль? Мука, сорт «Депутатская перхоть», — она засмеялась над своей шуткой.
Я тоже засмеялся. «Депутатская перхоть», — это остроумно. Я достал с заднего сиденья свою сумку, положил её на колени, отрыл, вынул пакет, отдал в руке Гузели.
— Отлично, Пол, до связи, — она застегнула свою маленькую сумку на застёжку и спешно вышла.
Я проводил её взглядом до ТТ-шки. Затем проводил ТТ-шку взглядом до поворота на улицу Чернышевского. «Куатро», — про себя отметил я. Площадь перед Кремлём была красиво освещена. Падал крупный снег. Кругом стояли отреставрированные особнячки. В общем тут всегда было красивое место, даже когда Иван Четвёртый проломил в этом самом месте стену казанского Кремля. Я медленно покатил в сторону своего «Бруклина». «Откуда ж мне знать хоть что-то, откуда-откуда?! И зачем мне это сдалось?! Вива Мехико! Ведь я глупый ковбой и парень я простой. И я не знаю. Жизнь веду простую и в голове сквозняк, ведь лишь ковбой я»…