Глава 5
Проснувшись по будильнику, я включил компьютер и залез в Интернет. В поисковой системе набрал: «К чему снится, когда велосипед заправляешь девяносто вторым?» Ничего путного нет. Убрал вопросительный знак в конце. Зазвонил телефон. Я захлопнул крышку компьютера и провёл по экрану телефона.
— Привет, — сказал папик.
— Привет, — сказал я.
— Как дела? — спросил папик.
— Работаю… Подрабатываю… Обыватели называют такую многогранную деятельность универсальным словом «кручусь». Ты удачно распорядился деньгами? Много вложил в печень?
— Не мало. Но дом почти готов. А баня полностью готова. Не ломается новая машина? Я слышал, что шведки капризные.
— Ага, и холодные.
— Точно.
— Неа, всё нормально. Катаюсь — не нарадуюсь, — я глянул на экран телефона, — часы показали семь тридцать утра, я понял, что папик пьян. — Ты, что? Пьяный? Может бабуле позвонить: нажаловаться на тебя?
— А чё?!
— Рояль через плечо! Ты эдак весь куш пропьёшь. Ладно, мне пора собираться, сегодня пятница — на много опаздывать нельзя. Перезвоню на днях. Пока.
— Пока. Бабуле не звони…
Одиннадцатое февраля двенадцатого года.
Глава 6
Одиннадцатое февраля двенадцатого года. Суббота и метель. Сегодня день рождения Ратмира. Вроде, гостей не ожидается. Никому не нужны песни и дрессированные медведи.
Я проснулся от того, что попугаи требовали их открыть. Сделав над собой усилие, я поднялся с постели, открыл жалюзи, затем снял платок с клетки и открыл дверцы; Кеша тут же прилетел мне на плечо, а Сашенька зашлась в вопле ревности. Смахнув Кешку с плеча, я направился на кухню и, по новоприобретённой привычке, начал извлекать из апельсинов сок. Через какое-то время на кухню пришла мама. Раздражение от её присутствия рядом со мной судорогой прошло по всему телу. Она набрала в лёгкие воздух, чтобы обдать меня порцией воскресной утренней глупости.
— Жириновский — это просто цирк… — начала она.
— Стоп, — тихо проговорил я.
— Это надо было видеть, он… — как ни в чём не бывало, продолжила мама.
— Прекрати, не говори мне ничего, — кровь отхлынула у меня от головы и я пошатнулся.
— Ну, дай расскажу, ты ведь телевизор не смотришь, — никаких новостей не знаешь, — ей было похеру, что мне этот диалог доставляет моральные и физические страдания.
— Заткнись, чёртова дура! — заорал я. — Заткнись, сука! Ненавижу тебя, тупорылая овца! Сколько раз тебе говорил: не пересказывай мне содержание телевизионных программ! Блядь! Весь день мне убила! Весь, чёртов день мне У-БИ-ЛА! — я хотел уничтожить её, а потом себя; вместо этого я пошёл чистить зубы.
Мать, тем временем, начала звонить бабуле — жаловаться на меня.
Пока я чистил зубы, сработал мой будильник, — значит девять ноль девять утра. Сегодня — тот самый день, когда я зарабатываю почти всю свою секретарскую зарплату за один день. Я вернулся на кухню, чтобы выпить сок; в этот самый момент вновь пришла мать и начала говорить:
— Все писатели, которых ты читаешь, не были такими как ты, они были хорошими людьми, к матерям хорошо относились…
Я слушал и думал о том, что россияне не готовы к свободной продаже оружия. В голове крутилось сразу несколько вариантов ответов на её доводы, но, ни один из них я не озвучил, не в последнюю очередь потому, что ел бутерброд с ветчиной, приняв при этом позу фламинго. С противоречивым чувством заметил, что мама разжёвывает мне правду жизни точно в такой же позе, то есть стоя на одной ноге, а ступню второй уперев в коленку первой, я при этом подпирал плечом стенку, а она поясницей столешницу. Что и говорить: мы ближайшие родственники.
— …ты никогда не станешь писателем, потому что никто не станет тебя печатать. Так-то. Сначала надо стать хорошим человеком, а потом уж надеяться на большее. Заслужить сначала надо…
Стакан был допит, и больше не было необходимости слушать этот бред. Когда я надевал ботинки в прихожей, мать всё ещё была на кухне. Теперь она говорила о том, что моей заслуги в том, что я имею новую тачку, нет. Я, было, вспыхнул, но быстро понял, что это не изменит факта наличия у меня нового ТС, а мысль о том, что заслуги и результаты редко зависят одни от других, вовсе утихомирила мой рассудок.