Когда мы, наконец, купили всё что необходимо и погрузились в машину, Маша спросила: «Расскажешь, зачем тебе этот маскарад?» «Расскажу… Потом, — ответил я. — Давай я угощу тебя обедом, вместо благодарности? Здесь полно всяких заведений». «Нет, — ответила Муся. — Хорошо, что последняя остановка Центр, — мне как раз сюда было нужно, я прям здесь сойду. Тебе больше ничего не надо?» «Нет, вроде всё купили. Тебя домой не везти, что-ли?» «Нет, здесь сойду. Созвонимся позже», — Маша открыла дверь. «Я позвоню, спасибо тебе», — мне не хотелось отпускать Машу, я думал, что мы посидим где-нибудь и, я кратенько расскажу о своих планах. Но, тем лучше, когда я рассказываю о планах, всегда энергия на их реализацию куда-то девается. Маша ушла. Я посмотрел на часы на приборной панели, — опережаю график. К режиссеру ехать было ещё рано, но я всё равно не торопясь покатил в его сторону. Подъехав к дому по проспекту Камалеева, я нашёл место во дворе, где я никому не мешал, и достал компьютер, чтобы сделать записи последних событий и своих мыслей относительно них.
*****
— Зубы. Зубы у тебя — что надо. Лёгкая кривизна придаёт сексуальности… Классической красавицы из тебя не выйдет… Девушка с изюминкой — да. Знаешь актрису Тильду Свитон?
— А точно! У нас одна судья работает… — я вспомнил обворожительную улыбку Регины Петровны.
— Знаешь ли ты, что японцы, которые впереди планеты всей, — нарочито беспардонно перебил меня режиссёр. — А точнее японки, специально искривляют себе зубы, чтобы выглядеть моложе, сексуальнее и… легкомысленнее что-ли… А легкомысленность и молодость сами по себе сексуальны, ты ведь не будешь спорить. Я уже не говорю о всякого рода накладках в виде вампирских клыков, которые крепят к собственным зубам с помощью стоматологического цемента, — я уже при первой встрече заметил, что дядю Пашу иногда, что называется, несло, он поднимал указательный палец вверх — в знак того, что он вещает и не терпит того, чтобы его перебивали, при этом он как-то вытягивался в струнку, выдавал какую-то информацию. — …И, само собой, украшения своего зубного состава бриллиантами и стразами, — не сказать, что данная особенность очень красила режиссёра.
Дядя Паша договорил до точки и, как-то сразу обмяк и погрустнел. Сделав ещё глоток из фляжки, он произнёс: «Твои зубы записываем в плюс, как и ресницы».
Он развернул мой стул к зеркалу.
— Что ты думаешь? — спросил режиссёр, нависнув у меня над правым ухом.
Я увидел размытое пятно на том месте, где у меня должно было быть лицо. Затем, когда зрение сфокусировалось, я увидел мужское лицо, размалёванное краской; я почувствовал приступ злости — злости на себя, на ситуацию, в которой я нахожусь, на ситуацию, в которой я скоро буду находится, злость на эту дурацкую идею с переодеванием, злость на свою наивность, на свою мать, конечно и, немного на режиссёра.
— Что думаешь? — повторил свой вопрос дядя Паша.
— Думаю… Я думаю, что мне надо снова начать пить алкоголь, потому что в тюрьме такой возможности не будет. Вот что я думаю! — заорал я и занёс руку, чтобы сорвать с себя парик, но дядя Паша угадал моё намерение и поймал мои руки.