Через десять минут я уже бежал вниз по лестнице на ходу тщетно пытаясь завести машину с автозапуска. Мне предоставили отдых до четверга включительно, правда завтра утром я должен был сдать кровь и ещё кое-что на анализ, а послезавтра явиться на очередное освидетельствование; послепослезавтра же (то есть в четверг) был праздничный день — Курбан, чтоб его, байрам, мусульмане всего мира будут резать на каждом углу всех городов мира, которые они невзначай заселили под тем или иным предлогом, баранов, кровь несчастных животных будет течь по дорогам и тротуарам, стекая в водостоки или впитываясь в землю; ну наш-то город испокон веков был мусульманским, поэтому здесь не наблюдается того остервенения при отправлении религиозных обрядов, которое наблюдается в других городах (странах), там — в местах, которые мусульмане не считают исконно своими — они утверждают своё присутствие посредством некоторого позёрства, демонстрируя свои обычаи… Вот, значит, до пятницы я точно свободен.
*****
— Значит, отняли, всё-таки?!
— Ну, естественно, сколько можно-то, — Тони курил и качал головой, как бы стараясь осознать себя в новом качестве — пешехода. — Но я езжу пока, суд только через восемь дней.
— «Если ты пьёшь с ворами — опасайся за свой кошелёк», если ты пьёшь за рулём — опасайся за свои права… или «за свой кошелёк», — вспомнил я строчку из Наутилуса.
— Пять тысяч натикало за штраф-стоянку… А хрен всем в задницу, — буду ездить по правам Следующего, — Тони запульнул окурок куда подальше.
«Следующим» называл Тони своего младшего брата, с которым они были похожи как близнецы.
— Вариант! — это действительно был вариант, поскольку, повторяю, они с братом очень похожи.
Глава от рассказчика
На почте Аркадия. Рассказ, написанный Полем
Тридцать семь
Этот момент стал следствием эмоционального напряжения последних дней. Внезапное ощущение счастья, когда вдыхаешь золотой воздух, а выдыхаешь фиолетовый. Чувство свободы, как награда за душевные страдания, ну-ну, страдалец ты чёртов! После взлёта следует падение, после второго — десерт, — так уж устроен мир. Сильное, но скоротечное переживание. От меня никто и ничего не зависит, кажется я на верном пути… Если я когда-нибудь стану способен любить людей — ты станешь первая. Давай на миг представим, что с годами ты будешь становиться красивее и умнее, а я… а я стану идеалистом, который верит в справедливость нашей судебной системы, и стяжаю почёт и материальные блага, не поступившись тем, что тупые люди называют совестью. Мы будем любить загородные пикники, культуру родного края, наших многочисленных родственников и кусочки теста, склеенные мёдом. Представила? Я да. Чувство счастья ушло не оставив шлейфа.
Мы едем в город. Тут мы не одиноки — воскресенье, вечер. Ты хочешь блюза? «Что?». Я ставлю.
«I lay down
With an angel
I lay down
With an angel», — поёт Хукер.
«Как тебе? Автомобиль начинает скрипеть, удлиняется, крыша убирается в багажник. Вместо жизнерадостного пейзажа нас обступают дома-утопленники Нового Орлеана. Белые с жёлтым солдатики смерти занимают законные места в наших губах. Мы едем на старом «Форде» или «Кадди», может быть это «Шеви»; нас не разделяет ручной тормоз, потому что в нашем авто диван. Множество ночных заведений и в каждом из них есть Блюз. Ты кладёшь голову на моё плечо, свободной рукой я обнимаю тебя. Наверное, мы едем в мотель за чертой города, кажется, на заднем диване лежит моя, видавшая виды, гитара. Несомненно, я — самый лучший гитарист, настоящий гений, пьяный и неотразимый. Перед тем как раздеть тебя, я спою что-то вроде: «Я ложусь с ангелом, я ложусь с ангелом, ибо она иногда обращается со мной хорошо; будь во мне, умчи меня вдаль на золотых крыльях солнца; будь во мне, научи летать; мое небо, мы лишь обман, канем в безбрежность, моя нежность, о, нежность». Мы одни во вселенной и так далее. Ощутила прелесть момента, малышка?» «Что?»
Давай представим, что твоя мама не бестолковая старая вешалка и что у тебя не её тонкие губы. Истратил свою энергию, истратил на то, чтобы казаться тем, кого презираю. Я ненавижу себя. Вдыхаю чёрный воздух, выдыхаю… CD — off.