— А у кого тогда не в порядке? Ха-ха…
Я подумал, что раз папик не звонит, значит, он плотно завис у Пашки, значит…
— Ну что? Когда тебя ждать, пятнадцать? Двадцать минут? — оторвал меня от раздумий (всё-таки взволнованный) голос Муси.
— Сейчас приеду.
Каким-то чудом, не попав в пробку, через двадцать пять минут я был около Мусиного дома. Всё-таки в Казани всё рядом, если на машине и если без пробок. Лифт поднял меня на десятый этаж. Выйдя на лестничную площадку из кабины, я посмотрел вправо, потом влево, тщетно пытаясь вспомнить какая у Муси квартира. Так ничего не вспомнив, я вытащил из кармана сотовый, но набрать Мусин номер не успел, так как она собственной персоной появилась из правой двери. Переступив порог и поздоровавшись, я заметил, что Муся убитая.
— Муся, ты убитая? — спросил я у Муси.
— Да. Хочешь?
— Нет.
— А будешь? — она засмеялась, но над чем-то своим.
— Буду.
Спустя десять минут (а может три часа) я хохотал и катался по полу Мусиной кухни. Как только приступ хохота кончался, я кидал взгляд на сидящую на стуле и смотрящую на меня безразличным взглядом Мусю, и меня накрывала новая волна веселья. «И всё-таки она чем-то обеспокоена», — подумал я сквозь пелену дурмана. На пике наркотического опьянения я начал мыслись в свою любимую в таких случаях сторону — социологическую, как я её называл. Я начал думать о взаимоотношении людей, об обществе и своём месте в нём каждого из нас. Следует, наверное, взять в кавычки словосочетание «своё место в нём», ибо если отринуть собственную личность, признав её продуктом, так называемого личного опыта, то… Мысль перелистнулась. Пришло время образных представлений и, я представил себе интеллектуальный багаж человека как горстку зёрен на гладкой поверхности, а если у человека имеется чувство юмора, то эта поверхность становится зеркалом и размер чувства юмора равен количеству отражённого в этом зеркале зерна.
— О чём думаешь, — спросила Муся, но по выражению её лица было видно, что она не хочет выслушивать ответ.
— Долго объяснять, — ответил я.
— Понятно… Понятненько…
Ещё через какое-то время мы оба сидели за кухонным столом и сосредоточенно курили обычные сигареты. Я понял, что сейчас Муся мне скажет о причине того, почему она меня позвала, потому что возможность созерцания меня катающегося по полу её кухни, конечно, не было настоящей причиной её внезапного приглашения.
— Как работа? — начала Муся. — Нравится?
— О нет. Только не говори, что у кого-то из твоих друзей отняли права и, дело будет слушаться в нашем суде!.. — иногда я бываю чертовски проницательным.
Муся сидела, не шелохнувшись и не сводя с меня взгляда. Я понял, что угадал только часть.
— Ты угадал только часть, — промолвила Муся без всякого выражения.
— Мусенька, говори.
— Помнишь я тебе рассказывала про своего одногруппника, с которым я училась в универе, который потом уехал в Питер?
— Э…
— Не помнишь, ну ладно. Он, короче… Мы, короче, с ним «наладили небольшой бизнес»… Вот… Он сейчас сидит в следственном изоляторе в Казани. Дело будет слушаться в Центральном… Через три недели. Вот такая история.
Горячий пот покрыл моё тело в доли секунды, даже волосы; сразу холодный пот лёг поверх горячего и, у меня зачесалось в нескольких труднодоступных местах одновременно. Ком в горле изменил мой голос.
— Машенька, я ведь просто секретарша!.. К тому же на плохом счету… Секретутка судебного, мать его, заседания!.. Что я могу?!.. Я никого не знаю! Я даже не знаю того, кто кого-нибудь знает! Маша!!! — мне стало так горько. Я почувствовал, что сейчас расплачусь.
— То, что мы сейчас с тобой курили, привёз Денис из Питера…
— Маша… — пропищал я.
Конечно, меня ещё держало…
— Да я и не рассчитывала на то, что ты сможешь нам помочь, просто хотела проверить все варианты… Забудь.
— Мне действительно очень жаль, ты ведь знаешь, что будь у меня малейшая возможность тебе помочь в этом деле, я бы… — я продолжал говорить хныкающим голосом.
— Да ладно, проехали… Будешь чай?
— Да нет, мне пора ехать, у меня ведь папик приехал. Он скоро звонить начнёт.
— Да всё говорю, забудь про это дерьмо; я сейчас чай заварю, «Молочный Улун», чтоб его…
Мы сидели и медленно пили горячий чай. Я ещё разок хихикнул, но осознание того, что мой смех уместен в данный момент также как разбитая форточка в подводной лодке, заставило меня погрузиться в скорбное молчание.
— Му… — телефонный звонок не позволил мне продолжить фразу.
«Ну, где ты там? Дрочишь? Давай приезжай, забирай меня. Я выхожу на улицу, — около ворот тебя подожду. Через пять минут будешь ведь?» — папа был заметно повеселевший, видимо неплохо нагрузился, пытаясь снять стресс от дороги. «Слууушай, я тут отъехал немного. Я не дома пока. Через пять минут, конечно, не буду. Давай не выходи пока из дома, я наберу тебя, как подъеду», — притормаживая, выговорил я. «Начинается!..» — без злобы сказал папа, — алкоголь всегда делал его добрее. «Я у одногруппницы, у Муси» — я взглянул на Мусю, с равнодушным видом сидящую в двух дециметрах от меня, и сердце моё сжалось. Подавив очередной спазм в горле, я выдавил: «Через пятнадцать минут буд…»; положил трубку. Втянув в себя текущие от нервного расстройства сопли, сказал что-то типа: «Мусенька, я пошёл, я позвоню, ладно… Спасибо за чай и за… Пока, на связи…»; не стал вызывать лифт, — решил, что небольшая пешая прогулка под горку освежит мою голову.