*****
Второе ноября две тысячи одиннадцатого года, среда. Температура воздуха: минус три по Цельсию, по Фаренгейту не знаю. Время: шестнадцать часов, московское.
— А ты уверен, что по прошествии такого длительного времени, эта твоя тётенька ещё нормально выглядит? Вдруг у неё истёк срок годности? А?! А!
— Я ни в чём не уверен, если всё непоправимо, то я аккуратненько соскочу с темы танцев, — папа высматривал в окне цветочный магазин.
Папик через нескольких лиц заполучил номер сотового телефона своей старой знакомой, которая работала бухгалтером одного из его магазинов, лет, эдак двадцать пять назад. Ходили слухи, что она была в него влюблена, а он не заметил, вот досада. Слухи нужно проверять, иначе душа после смерти не сможет упокоиться. Так вот, папик созвонился с ней, и теперь я вёз его на запоздалое свидание, которое было назначено у подъезда её дома в районе, который называется Соцгород, — на севере Казани. План был такой: если она ещё «ого-го!», то папик ведёт её сегодня на танцы в Кирстан, выплясывая перед ней и соря деньгами, а если «мадам, у вас истёк срок годности», то просто угощает её обедом и пропадает из её жизни, на этот раз навсегда. Мы кое-как нашли цветочный магазин и, через десять минут, остановились у её дома. Я выключил навигатор. Нашли хорошее местечко для наблюдения, — чтобы мы видели всех, а нас никто, ведь был ещё вариант на крайний случай, — просто бежать, срываться с пробуксовкой и валить куда глаза глядят, — вдруг там совсем чудовище!..
— А сколько ей сейчас лет? — я удивился сам себе, что не спросил раньше.
— Таааак… Тааак… — папа начал припоминать. — Она на год меня старше.
— Ничего себе! И она ещё жива?! — почти искренне удивился я.
— Пошёл ты!..
— Нет, серьёзно, ты ходишь по тонкому льду…
— Знаю.
— А может вон она идёт, — я кивнул в сторону толстенной бабки в сером пальто. — Прикинь, сейчас вломится к нам в машину, скинет пальто, под которым ничего нет, и заверещит: «Пашка, я же для тебя берегла свой бутон, сто пятьдесят лет как… Возьми же меня». И пока наши волосы будут быстро становится белыми, а тело перестанет подчиняться командам мозга, она овладеет тобой. Может, мы даже утратим контроль над кишечником, как говорил ХСТ.
Отец рассмеялся, я тоже.
— Ага-ага, и натянет мне свой бутон на уши! Ахах! — папа от смеха прослезился. Потом резко успокоился. — Нет, всё будет красиво, — она останется такой же молодой… Вовка подстрижётся и надёнет костюм. Потом ещё Семён с женой к нам присоединятся. Отлично повеселимся.
— Нееет, нет же. Всё будет так: она будет той бабкой в пальто, дядя Вова покрасит волосы в оранжевый цвет…
— Тихо! Вон она идёт, — папа схватил букет с заднего сиденья, выпорхнув из машины, устремился ей навстречу.
Папе повезло как в кино, — она не то что на пятьдесят, на сорок даже не выглядела, была стройная и изящная, высокая и длинноволосая, на ней было тонкое кожаное пальто, узкие джинсы и диоптрийные очки в модной оправе. «Везучий папик», — подумал я и улыбнулся. Папик тем временем обнимал и целовал эту женщину, предварительно немного наклонив её, чтобы доставать до её лица своим.
— Саша? — спросила она у меня, сев в машину и по-американски протянув руку для приветствия.
— Почти. Паша, — ответил я, осторожно потрясая её руку с множеством золотых колец.