*****
За эти последние три недели, мне некогда было «взяться за перо». Были несколько событий, описание которых крутилось у меня в голове уже тогда, когда они происходили, и сейчас я вкратце расскажу о них читателям.
Начну с того, что моя подработка в такси, с момента моего прикрепления к составу Вакс, сошла на нет. Всё началось с того, что старая советская машина низкооплачиваемого адвоката, работающего тут же при суде, с падением температуры на улице, перестала заводиться. По стечению обстоятельств, этот самый адвокат каждый вечер подвозил до дома судью Вакс, а теперь подвозить уже не мог. Вера Борисовна уже на второй день выяснила, что мой путь домой пролегает непосредственно через её жилище и, не теряя ни дня, стала ездить с работы домой со мной за компанию. Мне было жалко терять возможность подработки, но зато я уходил домой ровно в шесть часов вечера, а оставшаяся на работе кипа дел меня уже не волновала (я как-то научился абстрагироваться от мысли о низком качестве моего труда).
Где-то в последних числах ноября установилась стабильно минусовая температура, а с первого декабря повалил снег. В один прекрасный обеденный перерыв — пятого декабря в понедельник — я решил посидеть в своей машине и покурить, я, естественно, стал заводить мотор с ключа, так как автозапуск снова не сработал, но и с ключа это помойное ведро не завелось! От этого факта моё хрупкое душевное равновесие, бл… нарушилось; стая птиц вспорхнула с проводом, когда я нецензурно прокомментировал сложившуюся ситуацию, колотя при этом по рулю. В этот день мне пришлось уехать домой на метро, на следующий день тоже, и на следующий… В четверг в половине двенадцатого ночи, а машина сломалась в понедельник, я наконец заставил маму поехать со мной на её машине ко мне на работу и притащить на буксире мою тачку к дому. Все эти дни шёл снег…
И вот мы с мамой едем по мосту «Миллениум», через десять минут настанет следующий день, а через шесть часов мне надо вставать на работу. Я нервничаю. Мама нервничает. На заднем сиденье её машины лежит лопата для выкапывания моего транспортного средства. Я не помню, кто первый начал… Я помню чётко, что мама сказала следующее:
— Эти твои фантазии… Это всё ерунда, понятно?
Я не понял, — к чему это было сказано.
— О чём ты, чёрт возьми?! При чём здесь выкапывание моей машины и мои фантазии?! О каких фантазиях идёт речь?! — меня уже начало трясти от злости.
— Ты собираешься уволиться и что? Что ты будешь делать? Ты ведь никто… ты не станешь ни художником, ни актёром, ни писателем… Ты просто будешь сидеть на моей шее, как и всю свою жизнь! Или ты к отцу снова поедешь… А там ты тоже ничего не хочешь делать. Я не знаю, как ты собираешься жить. Просто не знаю. Ты просто фантазёр.
Меня убивал её безапелляционный тон. Это мне говорит человек, который тупее куска гипсокартона. Я решил парировать. Для начала интеллигентно.
— Это я-то фантазёр?! Я не больший фантазёр, чем те, кто получает образование, ходит на работу, женится, берёт ипотеку, рожает детей, наивно надеясь, что уж они-то будут хорошими людьми!.. Только ты мало-мальски решил свои проблемы, как сразу стремишься приобрести новые. Вроде сам здоров и обеспечен и, тут ты связываешься с проблемными и неустроенными людьми, влезаешь в затратные обязательства; кульминацией всему рожаешь больных бестолковых детей, которые высасывают из тебя последние жизненные силы. Многие люди принимают картонные декорации, построенные немногими людьми, за настоящую жизнь. «Мне во сто крат милей всех этих подлых благ — мои пустые бредни…» Я хочу строить картонные декорации для других, а не жить в чужих декорациях. Тебе это не понять.
— Вот и покупай еду сам!
— А ты уё…ай со своим цыганом из моей квартиры! У тебя такая умная тревога в глазах!.. Это может ввести в заблуждение, если не знать, что эта тревога по поводу самой идеи тревоги. Ты тупица!.. Чёрт!.. — я задохнулся от злости.
— Я ведь даже рассказать никому не могу о том, как ты со мной разговариваешь, потому что ты мой сын… Избил бы тебя кто-нибудь!.. Проучил…
— Послушай, что я тебе скажу: твоя жизнь — это толчение говна в ступе. Ясно?! — ещё секунда и я ударю по её тупому рылу или выкручу руль, заставив машину улететь с моста.
Надо признаться, что последние слова матери для меня были в новинку.
— Сука, сука ты, больше никто. Я еду, помогаю тебе машину завести, — она опять начала строить из себя мать-героиню.
— Сама сучара, сука, блять, ненавижу тебя, тупорылая овца. Сука! — завизжал я. — А кто твою машину с бордюра снимал голыми руками, когда ты, слепая овца, около Макдональдса не увидела разделительную херовину?! У меня позвоночная грыжа, сука… Блядская жизнь, приходится иметь дело с отчаянными дураками, — я больше не мог сдерживать слёз разочарования.