После поликлиники заехал в аптеку, купил ещё десять ампул бодрящих уколов.
Глава 41
Утро понедельника. В предмиллениумной пробке поравнялся с Эн. Слава Уездным Богам, — моя полоса двигалась раз в сто быстрее, ибо встречная. Она мне сразу перезвонила, и мы не знали, что сказать в течение сорока пяти секунд. Когда неловкий телефонный разговор закончился, я посмотрел на свои руки, которые лежали на руле, — они вспомнили всё… О, да! Я тщетно пробовал отогнать или хотя бы отсрочить чувство стыда, но оно пришло, как всегда, вовремя. «Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть», — передразнил я свои собственные слова, которые, конечно, были никакими не моими.
Зайдя в кабинет, я чуть не умер от счастья, — секретарь Вакс сидела на своём стуле и красила глаза. Я готов был броситься на неё и задушить в объятиях. Ещё в одном углу сидела практикантка, которая мне сразу не понравилась, а потом вдруг резко понравилась. Я уселся на раскладной стульчик и достал компьютер. Мне предстояло «отписываться». Одна богиня Правосудия знала: сколько этот процесс займёт у меня времени. Через минуту из своего кабинета вышла Вакс.
— Здорово, — Вакс была в приподнятом настроении, может её любимый свитер с Тедди так на неё действовал.
Я поёрзал на стуле, открыл компьютер. Входная дверь осторожно отворилась.
— Сколько можно ждать?! Уже двадцать четыре минуты прошло! Безобррразие!!! — возмущённо проговорила заглянувшая женщина.
— Вы что, в швейцарской аптеке?! — огрызнулась Вакс.
О, да, здесь точность — это признак скрытой вины. От точности бегут. К тому же, дорогие мои читатели, не советую портить отношения с судьёй перед слушанием своего дела.
Через пять минут Вера Борисовна эмоционально рассказывала о своих затруднениях.
— Вчера вот меня за ногу укусил! Теперь нога болит. Нахер мне такое удовольствие нужно, — Вера Борисовна рассказывала о кошке, за которой её попросила присмотреть её дочка.
Кстати, вот зашла дочка Вакс, тоже Вакс, только Лариса. О Ларисе можно рассказать подробнее. Мне запомнилась фраза из фильма с молодой Умой Турман «Даже девушки ковбои иногда грустят»: «Безобразное может стать красивым, хорошенькое — никогда». Этой короткий ёмкий афоризм, как ни к кому другому относился к Ларисе. Лариса напоминала телосложением моего папика, а характер у неё был как у самого матёрого представителя Ангелов Ада. При всей своей невинности, она умудрялась вплетать в свою речь такие слова, которые я не рискну приводить в этом литературном труде, потому что не хочу ограничения по возрасту «тридцать пять плюс». Да-да, она была невинна, некрасива, неистова и прекрасна одновременно. Я, как и многие другие работники суда, невольно стремился к общению с этим уникальным существом. Новости, связанные непосредственно с Ларисой, будоражили умы работников суда последние три недели; новости заключались в том, что судья Вакс купила своей дочери Ларисе двухкомнатную квартиру в непосредственной близости от здания суда, чтобы Лариса тратила на дорогу не более пяти минут размеренным шагом; а двухкомнатную, чтобы своя комната была у Ларисиной собаки и кошки. Большинство коллег завидовали Ларисе, а кто-то и собаке с кошкой. Всё свободное время судья Вакс рассказывала о многочисленных Ларисиных талантах, и, чёрт возьми, я готов поверить, что таковые у Ларисы действительно имелись. Так вот, Лариса зашла в кабинет.
— Здорово, ребята, — кинула Лариса и с громким хлопком скрылась за дверью кабинета своей матери.
В какой-то момент времени мы с практиканткой остались совсем одни в зале заседания.
— Судя по твоим разговорам, ты много чего в жизни видел? — спросила практикантка, положив ногу на ногу.
Я смотрел на её ноги и не понял вопроса.
— Что? — спросил я.
— Много где побывал? — упростила вопрос девочка.
— Нет, вообще-то. Только во Франции. Я учился во французской школе, так что…
— Жапо порву…
— Что, простите? — я не поверил своим ушам, французская речь!
— Жапо pour vous?
— Заманчивое предложение, надо бы обсудить…
— А ты весельчак, — задумчиво сказала девочка-практикантка и смерила меня взглядом.
— А то! Я такой…
— Любишь грязные выражения? — продолжала она гипнотизировать меня взглядом.
— Не знаю, может быть… — настроился я на романтический лад.
Из кабинета вышла Вакс и спросила:
— Что ты не знаешь? Что может быть? А? — это на неё было похоже.
— Мы разговаривали о грязных выражениях и о… французской культуре, — ответил я, не сводя глаз с практикантки.