– Мумиё! Отдай нам мумиё! – потребовал самый здоровый рак; видать рачий начальник.
Я вытряс дедову смесь из пакета.
Раки, страшно довольные разбежались по сторонам – давай ловить вкусное мумиё, всплывающее вверх, забавно при этом подпрыгивая.
Я посмотрел, как здорово они прыгают, умилился, зашагал назад… и только сейчас вспомнил про Комара этого распроклятого.
Тьфу! Ради Комара пришлось возвращаться…
– Комар где? – прокричал я в самый центр рачьей кучи. – Где Комар, скажите мне, раки?
Раки делали вид, что не слышат. Наконец, один из них зашевелил забралом и вспомнил:
– А, Комар! Комар здесь больше не живёт. Экология! Был… да всплыл.
Всё ясно!
Я помахал им пустым мешком и начал медленно подниматься. Получилось даже слишком медленно! Всё из-за пустого полиэтиленового мешка! Он наполнился водой, страшно мешал, тянул вниз, но я преодолел тяжесть и всплыл наверх… довольно уверенно. Кактус говорит, что откачивали меня часа четыре…
Был да всплыл.
Главное – Кактус же и откачивал! И вытаскивал тоже он. И искуственное дыхание делал он тоже. Девчонки всё больше суетились, блажа и плача, словно на похоронах: Ра-ааа-аков! А дедушка сокрушённо сматывал шланг и подсчитывал, сколько копеек нужно добавить на очередную компотину.
С каждым потоком кактусового искусственного дыхания, я булькал, как прочищаемая содой раковина. Когда был извергнут последний литр, никто уже не обращал на меня никакого внимания. Я пошёл к времянке. Злился я почему-то больше всех на Дуняшу.. Могла и она искусственное дыхание сделать. Вместо Кактуса. Хотя Кактус сказал, что от Дуняши был толк. Увидев, как весело я всплываю, раздуваясь от проглоченной воды, именно она – ласточкой! – прыгнула вниз и передала меня Кактусу. Как волна океанского прибоя. Дашуха только диву давалась. А дедушка растроенно сказал, что хоть у меня и клешня, но, в сущности своей, я еще пацн и лапоть. Такой лапоть не должен соваться куда попало. А тем более в воду.
Надо сказать, что после неудачного погружения на дно, дед ко мне охладел, перестал замечать и доверху залился компотиной. Запасал её в себе, должно быть, на утро… ненормальный.
Дедушка с припердью
Кактус, конечно, просит ненормальным его дедушку не называть. Причуды эти, дескать, объясняются благородным происхождением. А благородному происхождению свойствоенна некоторая экцентричная припердь… и ведь не только Карл Симеоныч такой, а все, буквально все вокруг него такими становятся: с припердью!
В былые времена Карл Симеонович Лёйдхольд наводил на людей страх – нет, даже можно сказать, ужас; барагозил отчаянно и свирепо; достаточно знать, что на войну он ушёл в венецианском плаще для мести! Вместо винтовки взял с собой отравленный стилет! На носу – маска для романтических свиданий! со смертью тоже! Странно было бы, если такая война не закончилась лагерем; там из Лёйдхольда выбили швейцарский акцент, зато в качестве компенсации дали впитать основы тюремной фени.
После лагеря дед пошёл работать пекарем и давай отмачивать на хлебозаводе корки.
После войны, он уже был с той самой припердью о которой говорил Кактус; запекал патроны, оставшиеся с войны; пихал в кулебяки двусмысленные надписи, напоминающие китайские предсказания (например, «а извините!», вытянутое инспектором здравохранения из шарлотки)… Сажать его в лагерь было бесмысленно. Времена шпионов ушли. По статье «хулиганство» закрыть Симеоныча руки не поднимались… даже у самых отъявленных негодяев не получалось.
«Хочу деда закрыть – руки поднять не могу», – плакал, бывало, пискаревский участковый, разбирая кляузы с пометкой «Лёйдхольд». – «Швейцария, там лужок с коровками… туда бы его законопатить лет на пятнадцать…»
Так и вышло. На лужок с коровками дед и попал. Но не в Швейцарию, а в Бернгардовку. Там ему всё нравилось. Задрипанный посёлок он считал собственным поместьем, с соседями общался редко, воспринимая их, в некотором роде, как плоды собственного воображения. Совершенно случайно он оказался последним, кстати говоря, из швейцарцев в этой Бернгардовке. Когда-то она была швейцарской настолько, что вместо дня рождения Ленина там справляли швейцарский национальный день – день Бернгарда! До появления деда здесь швейцарского был один только этот день… да ешё мыза, тому Бернгарду принадлежащая. Да ещё сыр советский «близкий швейцарскому» – но тем не менее, почти Швейцария же! Мыза Бернгарда! Мы за Бернарда! И теперь ещё и дед Лёйдхольд к этому Бернгарду впридачу – местная достопримечательность.