– Тортик говорит?
– Нет, не тортик! Он говорит. Тортик – покушал. А он говорит.
Литературовед удивлённо подняла глаза.
– Я же тебе говорил, Фридища! Талант везде можно найти. В любой школе! Тут все буквально вокруг хулиганы. А коль хулиган, так сразу Есенин. Правильно?
– Амальрик… – непонятно сказала литературовед. И сразу же сделала решительное движение рукой, выбрасывающей кубики.
Кубики простучали по доске, простучав «Ман-га-ля» как чечётка.
Обо мне начали забывать.
– Рисовать я не умею, – сообщил я на всякий случай.
Завуч хмыкнул и нанес по доске мощный удар кубиком в ладони. Хлоп – сказала доска. Так кидать тоже иногда разрешалось.
– Неважно! – грохнул он, – приходи когда хош. Бери фломастеры. Главное, рисуй «Колючку». Как видишь, так и рисуй, твою мать. Хоть всю неделю рисуй! Хоть обрисуйся… Но только так, чтобы в конце концов получилось – огого! Так чтобы – тортик покушал! Понимаешь?
По-приятельски кивнув, я насыпал себе полные карманы дефицитных двенадцатирублёвых, твою мать, фломастеров; огого! Подумав, я добавил к ним редкую конторскую точилку за полтора рубля – всегда интересовался, как это чудо работает.
Литературовед хотела что-то сказать вслед, но я не услышал – или она ничего не сказала. Зато было слышно, как по-весеннему завенел, запел её рюкзак, а она кряхтя нагнулась под столиком. «Тортик покушал» – раздался оттуда скептический хмык. Завуч одним движением вспенил коньяк. Кто-то, оставшийся неизвестным в глубине забурлил, принялся открякиваться, шаркая ножкой. Усмехнувшись, я решительно направился по направлению к выходу.
– Клещ! – кто-то с отчаянием прокричал мне вслед. – Рыцарь, забрало и плащ …Цыца!!
Тараканище от образования
Слух мой работал весьма избирательно. В то время как кричали; «Цыца без твоего интеграла плачет!», мне слышалось скорее про рыцаря, забрало и плащ.
Из-за карманов полных фломастеров, я шёл по коридору побоченясь. Удивительную точилку прижимал к ребрам клешнёй. Фломастеры высыпались и покатились как дрова на лесоповале. И тут на меня вдруг снизошло вдохновение! Нарисовать «Колючку»! Подумалось – а не начать ли прямо здесь, в туалете? Фломастеров куча… бумагой можно разжиться в Цыцыном кабинете. Ну?
Через десять минут я уже раскладывал фломастеры прямо на унитазе. Радуга не сошлась. Шесть сиреневых, два зелёных фломастера. Три фиолетовых и один, зачем-то белый; точнее сизый. Ещё там был горчично-коричневый, но куда-то успел укатиться. Хорошие, должно быть, фломастеры; такие вручают за первое место в олимпиадах. Наверное, их можно обменять на что-нибудь более стоящее у девчонок; они любят вести конспекты в три цвета с подчёркиваниями. Но сейчас мне хотелось рисовать… в общем, я нарисовал Колючку прямо на унитазе.
Получилось что-то вроде комикса про Капитана Карбованца. Колючкой был супергерой, как две капли воды похожий на Кактуса. Он был уделан с ног до головы такой бородой, как будто провёл годы на необитаемом острове. На первой полосе комикса он её сбривал, на второй садился на уродливый самолет, на третей безошибочно прокладывал курс и, наконец, на бреющем полёте (в прямом смысле, потому что брился он в самолёте тоже, чтобы не отвлекаться) вваливался в нашу школу. Там он жал руку директору Газелькиной и…превращался в Великого Колючку! А потом…
Тут, дочитав до места, где Великий Колючка давит авторитетом Лысого Веталя, ставшего для наглядности плоским, зав по воспиталке заржал.
– Найн. – сказал он, утирая со лба слёзы, – бракуем.
– Говорил же, что рисовать не умею, – обиделся я.
– Ну и что? – грозно спросил завуч.
Он приблизил моё лицо на расстояние вздоха. Мелко противно задышал, направил в лицо неосязаемую струйку чего-то горячего. Я тут же свял от неприятного запаха. А зав уже что-то приказывал грозным голосом. Мой Колючка и рядом не стоял перед таким вопиющим авторитаризмом.
– Слушай, ты – тараканище от образования! – орал он, шевеля усами. – У тебя неделя на стенгазету. Настоящую! Я проследить не могу. Но я в тебя верю.
И ушёл почти сразу. А я смог уйти лишь тогда, когда оправился от запаха кислых щей, наполнивших помещение. Тортик покушал!
Это ещё не все. В коридоре я получил удар такой силы, что шея загудела как линия электропередач; это Кактус прижал меня к стенке и врезал. Потом он сунул мне в рот мои скомканные комиксные наброски – я в угаре их по туалету раскидал… Щёки Кактуса шевелились под напором прущей изо всех мест растительности; под носом вырастала щетина, на глазах брови; школьный пиджак был перекроен женской рукой на манер бурки с шевронами и оторочен акварельным, играющим на электрическом свету мехом. Но главное – усы, элегантные усы! Элегантнее усов не было ни у кого в школе – даже у директора Леванчурадзе.