– Что за цирк?
Я перестал мычать:
– Извините. Уж не знаю. Перепутал выходы. Старенький галстук и пионерский зонтик… как сейчас помню…
– Я не про это, – процедила директриса сквозь губы.
Я замолчал.
Помогла алгебраичка Цыца.
– Боря, ну как же ты мог? Как ты мог? Ты же вышел вместо блокадника. Разве ты не видел, Боря? Разве ты не видел, как мы машем тебе из-за кулис?
Видел ли я, как они мне машут из-за кулис? Да я вообще ничего не видел.
– Боря!
Я показал Цыце язык. Но не из вредности, а от презрения.
– Что Боря? Это всё из-за вашего Щипачёва!
– Щипачёв, конечно больше всех виноват, – сказала директор, продолжая смотреть на меня заинтересованно.
– Нет, ну, правда. Ведь эхо войны…
– Боря! Это очень храбрый, орденоносный ветеран подводных войск. Он сказал, что никогда тебе не простит, – всхлипнула Лиза.
– Храбрый? Почему же он тогда, чёрт возьми, не оставил свой батискаф и не пришёл вам на помощь?
Каля отвернулась к зеркалу, и резким движением причесалась под мальчика. Дедушка был козырным тузом в её рукаве. Жаль что пружина, выталкивающая его из рукава, не сработала.
А директриса как завопит:
– Забудьте вы про этого орденоносного ветерана! Раков, вот что меня интересует! Через десять минут я жду Ракова у себя в кабинете.
Каля заплакала и убежала. Я нерешительно направился вслед.
– Калечка, я не хотел, – сказал я ей в коридоре. – Давай попросим дедушку выйти еще раз.
Каля глядела на меня сквозь пелену слёз. В себя её привёл парень из числа её ухажёров. Кстати, он был в восторге от моего выступления. Хуже меня был лишь отвратительный старик Мамонов, недавно свирепствовавший в Ленинградском Дворце Молодёжи. Если бы не он, у меня бы не было конкурентов вообще.
Я сказал парню спасибо. Потом осторожно пробрался в столовку и потихонечку выглянул из-за дверей. Ого. Восторг, говорите?
Да я в жизни никогда такого фурора не видывал!
Оля Газелькина
Я решил зайти в кабинет без стука. Директриса вздрогнула и уронила губную помаду. Я извинился. Та махнула рукой, делая приглашающий жест – проходи. Я прошёл и сел на диван, втиснувшись между стопками отсыревших от ленинградской влаги диктантов.
Бросая косые взгляды через зеркало, директриса спросила:
– Раков… ты знаешь, в какие годы тебя бы выгнали за такие дела?
– Примерно в семидесятых годах, – блеснул эрудицией я, – А в блокаду и вовсе убили бы. Вы ведь это хотели мне сказать, да?
– Нет, – отрезала директриса.
Она повернулась, сжала зубы до хруста и вперила в меня злой взгляд. В ответ и я начал её разглядывать пристально. Исключительно из вредности, а не из любопытства.
За время учёбы в школе, я повидал немало директоров. Ни с одним из них мне ещё не приходилось разговаривать с глазу на глаз.
Лицо директрисы можно было назвать красивым. Из-за мелких и заострённых черт, я бы принял её за измождённую старшеклассницу. Из-за привычки сжимать губы в шнурок, она была похожа на американскую жабу из «Юного Натуралиста». В «Юном Натуралисте» этих жаб тьма тьмущая. Они мечут икру и покрыты бородавками. Читая журнал, я всегда старался поскорее пролистать жабьи страницы; от них мне становилось не по себе.
В конце концов, я сделал вывод, что новая директриса мне не нравится. Жаль, что эту страницу так просто не пролистнёшь. Выворачивало меня с директрисы, вот что. Я прекрасно знал, что директриса не жаба. И она не будет метать икру прямо передо мной прямо здесь, в кабинете. Но вот такой вот я мнительный. С мнительностью ничего не поделать…
Минуты на часах тикали, а меня всё не отчитывали и не отчитывали. Я уж было подумал что плотно сжатая ниточка губ в исполнении директрисы означала что-то иное и оказался прав.
– Знаешь что? А давай дружить, – вдруг сказала она
– Как это? – испугался я.
Директриса пододвинулась ко мне ближе.
– Так это!
– Не надо дружить, – испугался я ещё больше.
Что обо мне подумают одноклассники!
Директриса отодвинулась, но продолжала пристально следить за реакцией на моей физиономии.
– Проходил семьеведение? – спросила она
– Там где девственность до брака сохранять рекомендуют? – уточнил я, – Проходили в прошлом году…вроде бы.
– Надо будет отменить это семьеведение к чёртовой матушке, – задумчиво сказала директриса.
Она плюнула на полированный стол и растёрла рукавом. Потом встала и поправила причёску.
– А ты не рак по гороскопу случайно?
– Нет, – сообщил я, улыбаясь до ушей. – По гороскопу я скарабей.