Так запомни и верь,
Что дождешься ты гостя ночного!
В ту же самую дверь
Третью ночь он является снова,
Продолжает игру,
Словно певчий в хору,
И к земле пригибается низко,
В черной шляпе своей иезуитской.
Боже правый, молю,
Помоги королю!
ПРЕДСКАЗАНИЕ НОСТРАДАМУСА[6] НА ДВУХТЫСЯЧНЫЙ ГОД
В дни Генриха Четвертого придворный
Великий Нострадамус-звездочет
Год предсказал, — но суть не в дате спорной, —
Когда звезда монархов упадет.
В двухтысячном году изгнанник некий
Решеткам Лувра в горести своей
Так возопит: «Подайте грош калеке,
Последнему из ваших королей!»
И узрят парижане: он из Рима
Шел босиком, весь в струпьях и в парше.
И жалкие отрепья пилигрима
Одним мальчишкам будут по душе.
Тут подойдет сенатор: «Тише, дети!
Войди, бедняк, напрасно слез не лей!» —
«О сударь, как я одинок на свете, —
Последний я из ваших королей!»
«Но верно ли, что крови ты монаршей?» —
«Да». И гордясь, продолжит он мольбу:
«Спит в Ватикане мой прапрадед старший.
Ни скипетра, ни злата нет в гробу.
Он продал все, чтоб подкормить, сколь можно,
Своих писак и сделать их наглей.
И скипетром стал посох сей дорожный
Последнему из ваших королей.
Отец мой умер в долговой темнице.
Не завещал он сыну ремесла.
И на хлебах у толстосумов, мнится,
Довольно срама честь моя снесла.
Вот, наконец, я здесь, в обильном граде,
Изгнавшем стольких из семьи моей.
Из жалости впустите Христа ради
Последнего из ваших королей!»
«Ступай за мной! — сенатор добрый скажет, —
Вот наш дворец, будь счастлив между нас.
Поступков наших ненависть не свяжет.
Благодари свободу, преклонясь.
Сенат решит, как дальше мы поступим.
Мы все тираноборцы, но милей
Мечтать, что сей чувствительностью купим
Последнего из наших королей».
Здесь добавленье в духе старых басен:
Республика решает старцу дать
Сто луидоров ренты. Он согласен.
И вот на всех почила благодать.
И Франция, горда своим примером,
Сияет в славе безмятежных дней.
И граждане Сен-Клу избрали мэром
Последнего из наших королей.
БОГИНЯ
Артистке, изображавшей богиню Свободы на революционном празднестве.
Красавица, ясно тебя узнаю:
Ты в шествии гордом прошла перед нами.
Народ окружал колесницу твою,
В руках твоих билось бессмертное знамя.
Во славу твою, в честь твоей красоты
Кричали мы здравицу в юные годы.
Ты юность моя! Это ты, это ты,
Богиня Свободы!
Защитники наши теснились вокруг.
Ты шла по развалинам средневековья.
Сплетались цветы наших чистых подруг
С воинственным гимном, написанным кровью.
Я, бедный ребенок, до этого дня
Сиротство знававший одно да невзгоды,
Кричал тебе: «Матерью будь для меня,
Богиня Свободы!»
Но грозное время поблекло для нас.
По юности я не судил о нем здраво:
Пред именем родины милой склонясь,
Страшился одной чужеземной оравы.
Мы вооружились и встали в строю,
Гордясь даже бедностью в час непогоды.
Верни же мне детство и юность мою,
Богиня Свободы!
Вулкан, извергающий лаву, погас.
Народ двадцать лет уже дремлет, недвижен.
Пришел чужестранец и требует с нас:
«Плати чистоганом за то, что унижен!»
Прошло опьяненье, увяла весна,
Рассыпались храмов возвышенных своды.
И ты — отраженье забытого сна,
Богиня Свободы!
Я вижу тебя, — но от прожитых лет
И зоркое зренье твое потускнело.
Я вижу тебя, — и на песню в ответ
Смутилась ты, кажется, и покраснела.
Смотри же, очнись! И алтарь, и цветы,
И слава, и прелесть весенней природы —
Все гибнет. Не будешь богинею ты,
Богиня Свободы!
ЭЖЕЗИП МОРО
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ