Да здравствует король!.. Порою лживый
Вопит пророк, восторгом опьянясь.
Он раб Тщеславья, Страха и Наживы.
Он на пирах кривляется у нас.
Но в разношерстной клике, среди сброда,
Теснящегося к золотой мошне,
Мне хочется шепнуть по старине:
«Да здравствует свобода!»
Да здравствует король! Земным владыкам
Лукавый жрец осанну завопил.
Омрачена осанна мощным кликом,
Что долетел сюда из Фермопил, —
То голос средиземного народа,
То эхо славы многовековой,
То Греция подъемлет лозунг свой:
«Да здравствует свобода!»
Да здравствует король! Над старой башней
Зловещий вопль проносится подчас,
Когда дворяне в распре бесшабашной
На бедняков идут, разгорячась.
На выступе крошащегося свода,
В поместье мертвом, в городе чужом
Лишь путник нацарапает ножом:
«Да здравствует свобода!»
Да здравствует король!.. И голос мщенья
Припевом этим заглушен давно.
Монарх впивает лесть со дня рожденья.
Как в детстве, в голове его темно.
Но молния ударит с небосвода,
Один проснется он, глядит во тьму.
И гром небесный уши рвет ему:
«Да здравствует свобода!»
ОГЮСТ БАРБЬЕ
ВСТУПЛЕНИЕ
Ни кротостью, ни негой ясной
Черты любимых муз не привлекают нас.
Их голоса звучат сурово и пристрастно,
Их хор разладился, у каждой свой рассказ
Одна, угрюмая, как плакальщица, бродит
В ущельях диких гор, у брега волн морских.
С гробницы короля другая глаз не сводит,
Владыкам сверженным свой посвящает стих.
Поет на тризнах роковых.
А третья, наконец, простая дочь народа,
Влюбилась в город наш, в его тревожный ад,
И ей дороже год от года
Волненье площадей и залпы с баррикад,
Когда, грозней, чем непогода,
Шлет Марсельеза свой рыдающий раскат.
Читатель-властелин, я с гордой музой этой
Недаром встретился в крутые времена,
Недаром с той поры мерещится мне где-то
На людной улице она.
Другие музы есть, конечно,
Прекрасней, и нежней, и ближе к дали вечной,
Но между всех сестер я предпочел ее,
Ту, что склоняется к сердцам мятежным близко,
Ту, что не брезгует любой работой низкой,
Ту, что находит жизнь в любой грязи парижской,
Чтоб сердце вылечить мое.
Я тяжкий выбрал труд и не знавался с ленью.
На горе голосам, звучащим все грозней.
Хотел я отвратить младое поколенье
От черной славы наших дней.
Быть может, дерзкое я выбрал направленье,
Махины, может быть, такой
Не сдвину и на пядь слабеющей рукой.
Но если жизнь пройдем мы розно,
Мы оба, дети городов, —
Пусть муза позовет, ответить я готов,
Откликнуться готов на этот голос грозный!
Читатель-властелин, пусть я замедлю шаг,
Но праведные изреченья
Вот этих медных губ звучат в моих ушах.
Пусть наши партии, постыдно оплошав,
Греховны все без исключенья, —
Но пред лицом вседневных зол
Поэт узнал свое гражданское значенье:
Он — человечества посол.
РАЗДЕЛ ДОБЫЧИ
1
Когда тяжелый зной накаливал громады
Мостов и площадей пустых,
И завывал набат, и грохот канонады
В парижском воздухе не стих,
Когда по городу, как штормовое море,
Людская поднялась гряда,
И, красноречию мортир угрюмых вторя,
Шла Марсельеза, — о, тогда
Мундиры синие, конечно, не торчали,
Какие нынче развелись.
Там под лохмотьями сердца мужчин стучали,
Там пальцы грязные впились
В ружейные курки. Прицел был дальнозорок,
Когда, патрон перегрызя,
Рот, полный пороха и крепких поговорок,
Кричал: «Стоять на смерть, друзья!»
2
А вам, молодчикам с большим трехцветным бантом,
Во фраках, с белой грудью, вам,
Затянутым в корсет женоподобным франтам,
Бульварным модникам и львам, —
Как вам спалось, когда, под саблями не тая,
Наперерез ночной стрельбе,
Шла рвань великая, шла голытьба святая
Добыть бессмертие себе?
Был полон весь Париж чудес. Но в малодушье
Сиятельные господа,
От ужаса вспотев и затыкая уши,
За шторой прятались тогда!