«Для меня, человека военного и все время занятого исключительно военными делами, — пояснял настроения офицерского корпуса Колчак, — казалось необходимым рассматривать происходящую у нас революцию с точки зрения войны. Для меня казалось совершенно ясным, что в такой громадной войне, в какой мы участвуем, проигрыш этой войны будет проигрышем и революции, и всего того, что связано с понятием нашей родины — России. Я считал, что проигрыш войны обречет нас на невероятную вековую зависимость от Германии, которая к славянству относится так, что ожидать хорошего от такой зависимости не приходилось»[216].
В этих условиях, «гонения, которые испытывал с марта офицерский состав, усиливали в нем патриотические настроения; слабые и малодушные ушли, остались, — как отмечал ген. Н. Головин, — только сильные духом. Это были те люди — герои, в которых идея жертвенного долга, после трехлетней титанической борьбы, получила силу религии… Неудача корниловского выступления могла только усилить эти настроения. Связь большевиков с германским генеральным штабом была очевидна. Победа Керенского, которая, по существу, являлась победой большевиков, приводила к тому, что в офицерской среде точно установилось убеждение, что Керенский и все умеренные социалисты являются такими же врагами России, как и большевики. Различие между ними только в «степени», а не по существу… Русское офицерство военного времени не носившее классового характера, приобретает теперь обособленность социальной группировки…, это обособление не обуславливалось какими-либо сословными или имущественными признаками, а исключительно данными социально-психологического порядка. До корниловского выступления офицерство старалось всеми силами не допустить углубления трещины между ним и нижними чинами. Теперь оно признало этот разрыв как совершившийся факт…»[217].
Характеризуя настроения в войсках в конце августа, начштаба 33-го армейского корпуса в своем донесении указывал, что среди солдат «бродит мысль, что война окончится тогда, когда офицеров не будет, так как только офицеры желают войны и поддерживают ее»[218]. «Со всех сторон фронта отмечается та жажда мира, которая обуяла широкие солдатские массы, — сообщало донесение в Ставку от 10 сентября, — В 9-й армии был многозначительный случай ареста солдатами офицера за одну только высказанную им мысль о том, что мир будет не скоро»[219].
«Все определеннее выясняется та жгучая жажда мира, которая охватила широкие солдатские массы. Мира, немедленного мира, на каких угодно условиях, — подтверждало очередное донесение с фронта от 25 сентября, — С каждым днем, с каждой холодной ночью, все больше растет нервозность ожидания окончания войны»[220]. «Офицеры требуют исполнения своего долга перед Родиной — идти на смерть, видя в этом спасение страны, солдаты, сбитые с толку пропагандой, не понимают, за что они должны умирать…, — отмечал последний военный министр Временного правительства А. Верховский, — взгляд солдата на офицера как на своего врага, заставляющего его «бессмысленно» умирать, не меняется…»[221].
«Нервное настроение в армии нарастает с каждым днем, нарушения дисциплины захватывают новые части…, — сообщала сводка по Западному фронту от 24 октября, — Волнующим вопросом является мир, во что бы то пи стало и на каких угодно условиях… Доверие к комитетам падает, их отказываются слушать, прогоняют и избивают. Запуганные комитеты слагают полномочия, не дожидаясь перевыборов. Ненависть к офицерам растет в связи с распространением убеждения, что офицеры затягивают войну… Настроение комитетов, офицеров и командного состава, подавленных стихийным количеством нарушений дисциплины, паническое. Руки опустились. Развал достигает своего предела»[222].
Сообщая о настроении армии 25 октября, начштаба армий Юго-Западного фронта указывал, что «люди политически совершенно не воспитаны, думают только о себе и своей личной жизни, интересов родины для них не существует…, никто не желает считаться с тяжелым положением страны, и думает только о себе и скором мире: в смысле дисциплины никаких сдерживающих начал нет»[223]. «Положение офицеров невыносимо тяжело по-прежнему, — сообщалось в последних донесениях с фронта, — Атмосфера недоверия, вражды и зависти, в которых приходится служить при ежеминутной возможности нарваться на незаслуженное оскорбление при отсутствии всякой возможности на него реагировать, отзывается на нравственных силах офицеров тяжелее, чем самые упорные бои и болезни»[224].
216
Допрос Колчака. Протоколы Заседания Чрезвычайной Следственной Комиссии. 26 января 1920 г. Архив Октябрьской революции Фрнд LXXV, арх № 51. (Квакин А. В.…, с. 341).
217
Головин Н. Н. Российская контрреволюция, Ревель, 1937, Кн. 2, с. 129–134 (Волков С. В.…, с. 16–17, 35–36)
218
25 августа 1917.— Донесение начальника штаба 33-го армейского корпуса В. В. Фирсова исполняющему должность дежурного генерала штаба 8-й армии Д. Ф. Гейдену о настроении в корпусе. // Революционное движение…, с. 351.
219
10 сентября 1917. — Из донесения дежурного генерала штаба Румынского фронта И. П. Сытина 2-му генерал-квартирмейстеру штаба верховного главнокомандующего Ю. Я. Плющевскому-Плющику о настроении войск. // Революционное движение…, с. 406.
220
25 сентября 1917.— Из донесения дежурного генерала штаба Румынского фронта И. П. Сытина в Ставку о настроении войск с 16 по 23 сентября. // Революционное движение…, с. 423.
221
Верховский А. И. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914–1918 гг.) Военно-исторический журнал. 1993, N 9. С. 65–69 (Шацилло В. К…, с. 454–455)
222
24 октября 1917. — Сводка сведений о настроении и событиях в частях Западного фронта с 14 по 21 октября. // Революционное движение …, с. 539–540.
223
20 октября 1917.— Из рапорта начальника штаба армий Юго-Западного фронта Я. Н. Стогова помощнику начальника штаба верховного главнокомандующего В. В. Вырубову о настроении в частях фронта с 8 по 16 октября. // Революционное движение…, с. 505, 509.