Ситуация в действительности не была такой отчаянной, как ее описал Мак-Дауэл, или, вернее, она могла бы быть таковой, если бы не батальон регулярной пехоты и бригада Шермана, прикрывшие отступление остальных частей армии. Медленно, оспаривая каждый шаг у наседающего противника, они отходили вслед за охваченной паникой толпой беглецов, чем даже вызвали восхищение у командиров вражеской армии. «Регулярные пехотинцы майора Сайкса при поддержке бригады Шермана, — писал Борегар, — произвели равномерное и красивое отступление, защищая тылы обращенных в бегство войск и позволив многим бежать через каменный мост».
Но эти сохранившие порядок осколки армии уже не могли спасти положение. Правда, у Мак-Дауэла оставалась нетронутой 5-й дивизия. Все сражение она простояла в Сентервилле, не сделав ни единого выстрела, и теперь командующий северян приказал двинуть ее на защиту этого городка. [173]
Но и здесь Мак-Дауэлу не повезло. Командир дивизии полковник Майлз, огорченный тем, что ему не удалось принять участие в деле, с утра приложился к бутылке брэнди и к полудню был уже мертвецки пьян. Он не мог не только отдать приказ, но даже сесть на лошадь, и, увидев, в каком он состоянии, Мак-Дауэл освободил Майлза от командования.
Тем временем, миновав каменный мост, толпа беглецов столкнулась с новым препятствием. С раннего утра в районе моста через Каб-Ран в нескольких милях от поля сражения собралось самое блестящее общество, какое только можно себе представить. Здесь были сенаторы, конгрессмены, губернаторы со своими женами, журналисты столичных газет, иностранные дипломаты и военные атташе. Вся эта разодетая в пух и перья толпа ротозеев прибыла сюда на увеселительный пикник, чтобы поглазеть, как храбрая федеральная армия «задаст перцу» трусливым мятежникам. Поначалу все шло как по маслу, и хотя дым и деревья мешали разглядеть происходящее как следует, издалека битва выглядела очень [174] красиво, а главное, было ясно, что Север берет верх. И вдруг все разом перевернулось вверх ногами. Пальба и крики сражающихся, звучавшие до сих пор как отдаленное эхо, начали приближаться со скоростью мчащегося на всех парах поезда, а когда на дороге появились первые беглецы, никто уже не сомневался в том, что сражение проиграно.
Воистину паника — самая заразная из болезней, и праздная толпа у Каб-Рана была охвачена ею мгновенно. Леди и джентльмены в нарядных воскресных костюмах, уже не заботясь о сохранности платья, бросились к своим экипажам и верховым лошадям, чтобы побыстрее удрать под защиту фортов и орудий Вашингтона. На дороге произошло настоящее столпотворение, и бегущая армия наскочила на обезумевшую толпу, как пароход на отмель. Шальной снаряд, посланный южанами забавы ради, перевернул прямо на мосту через Каб-Ран армейский фургон, блокировавший дорогу. Никто не получил в результате этого выстрела ни единой царапины, но паника возросла многократно.
С этого момента бегство из трагедии превратилось в комедию. Тысячи людей в военной форме, бросая оружие и знамена, срывая с себя ремни и подсумки, бежали со всех ног, а впереди них в своих роскошных кабриолетах и ландо мчались представители высшего вашингтонского общества. Комическая же сторона происходящего заключалась в том, что за ними никто не гнался. Южане были слишком утомлены и дезорганизованы своей неожиданной победой, чтобы преследовать врага, и остались на поле боя, но бегущие этого не знали.
Слухи о том, что кавалерия близко, то и дело пробегали по толпе, заставляя даже самых усталых ускорять шаг. Были, конечно, и среди них люди, сохранившие голову и пытавшиеся прекратить панику, но их усилия оказались тщетными, как если бы они пытались уговорить горную реку повернуть вспять. «Мы окликали их, пытались сказать им, что никакой опасности нет, призывали прекратить бегство, заклинали остановиться, — вспоминал конгрессмен из Огайо, который также приехал посмотреть на битву. — Мы называли их трусами и прочими самыми обидными словами. Вынув свои тяжелые револьверы, грозили перестрелять их, но все напрасно; жестокая [175], сумасшедшая, безумная, безнадежная паника овладела ими и передалась всем и каждому и спереди, и сзади».
Но что могли сделать пусть даже высокопоставленные гражданские чиновники там, где оказался бессильным командующий армией! А Мак-Дауэл, убедившись, что остановить бегство невозможно, официально расписался в своем бессилии. «Бой проигран, — телеграфировал он в столицу Уинфилду Скотту. — Спасайте Вашингтон и остатки этой армии… Переформировать бегущие войска не удастся».