Меж тем большинство рядовых и командиров Теннессийской армии не чувствовали приближающейся бури и спали как убитые. «В полночь, — вспоминал полковник Де Хасс, — выйдя из своей палатки, стоявшей в тени этой тихой церкви (Шайло), я прислушивался к малейшему шуму, предвещавшему надвигающуюся бурю. Но кругом царила тишина, нарушаемая лишь размеренной поступью часовых и нежным шепотом ночного ветерка. Ни единого звука не доносилось из дальнего леса. Лагерные костры освещали зеленую стену зарослей мрачным светом; в лагере мятежников не было слышно ни барабанного боя, ни сигналов горна, поскольку строгим приказом им было предписано соблюдать полную тишину».
Воскресный день б апреля выдался на редкость теплым и солнечным даже для ранней теннессийской весны. «Это было самое прелестное утро, — писал рядовой 10-го Индианского полка Линдер Стилуэл. — Оно действительно походило на воскресное утро в родной деревне. Ребята разбрелись по лагерю, натирая до блеска стволы своих ружей и вычищая свою обувь, мундиры и штаны». Вдруг в лесу, к востоку от лагеря дивизии Прентиса, где располагалась редкая цепь федеральных пикетов, раздались звуки пальбы. Сначала на них не обратили внимания, решив, что неопытные солдаты проверяют сухость пороха, разряжая винтовки — обычная практика в молодых федеральных войсках. Однако пальба все усиливалась, и многие офицеры, все еще не подозревая действительного положения дел, отправили на линию аванпостов посыльных. Вскоре те вернулись бегом с бледными лицами и вытаращенными глазами. «В лесу полно джонни, — сообщили они, — больше, чем испанских колючек в углу изгороди».
Прентис приказал трубить тревогу и строиться для отражения атаки, но было уже поздно. Его солдаты не успели схватиться за оружие, а многие офицеры вылезти из своих теплых постелей, когда густая линия пехоты конфедератов вышла прямо к их незащищенному лагерю. [192]
Миссисипская армия выступила в поход еще до рассвета, после того как Джонстон пообещал своим штабным офицерам: «Сегодня вечером мы напоим своих лошадей в Теннесси». Он приказал первой линии Харди наступать по плато, где проходила дорога на Коринф. Этот путь, позволявший конфедератам обойти глубокие овраги, спускавшиеся к Лик-Крику и Уол-Крику, выводил их прямо в стык дивизий Шермана и Прентиса. Дорогу южанам преграждала правофланговая бригада последнего под командованием полковника Пибоди. В районе половины седьмого утра восемь конфедеративных бригад вышли к ее расположению, застигнув северян врасплох. В одно мгновение они опрокинули и рассеяли злополучную бригаду по всему полю боя.
Вторая из бригад Прентиса худо-бедно успела построиться и встретила наступающих беспорядочным огнем, но не долго продержалась на месте. Вскоре вся дивизия нестройной толпой устремилась вглубь федерального расположения, сея вокруг себя суматоху и панику. Один из немногих опытных солдат Теннессийской армии вспоминал, как новичок из дивизии Прентиса бежал по лагерю и кричал: «Задайте им жару, ребята! Я уже дал им жару столько, сколько смог!». «Не могу сказать, правда ли он дал им хоть немного адского огня, — заметил на это ветеран, — но он точно отдал им все, что у него было, включая ружье, патронную сумку, шинель и шляпу».
Тем временем дивизия Шермана уже была поднята по тревоге. В сущности, никакой тревоги и не требовалось: ожесточенная пальба, доносившаяся из расположения дивизии Пренгиса, переполошила всех не хуже, чем бой барабанов и звуки горна. 5-я дивизия тоже была молода и неопытна, но, как писал Улисс Грант, «…этот недостаток с лихвой возмещался качествами командира». Шерман, который вплоть до самого начала боя был уверен, что атаки не последует, мгновенно понял свою ошибку и приготовился встретить врага во всеоружии. Позиция его дивизии была хорошо защищена естественными препятствиями. Правый фланг упирался и Оул-Крик, фронт был прикрыт глубоким оврагом, и лишь левофланговая бригада у церкви Шайло повисала в воздухе, т. е. была открыта для обходных ударов. [193]
По приказу Шермана дивизия развернулась на этих позициях, и он сам лично объехал каждый полк, давая наставления командирам.