– Да, ничего, понимаю, бывает. Я ведь тоже служу тут… некоторое время… при штабе… Ну, это ладно! Давай, может, я к тебе приеду?
– Да нет, тут у нас готовится… Да и я в таком виде пред тобой предстать не хочу, извини… В качестве "робота"!.. Лучше подождем немного, Бог даст, приеду к тебе при параде! Хорошо?.. Слушай, вам деньги, наверно, нужны, – как передать, я придумаю! Как вы вообще там?
– Да, в общем, всё более-менее, справляемся… У тебя-то как дела? Расскажи подробнее! Что делал все эти… полгода!.. Больше уже…
– Да… Что делал? Сначала работал… Ну, как сбежал… В Москве, на стройке. Думал, денег подзаработаю, вас заберу к себе, квартиру снимать будем… Жил-то в общежитии… Изрядный клоповник – летом там жара, вонь потных работяг… Ну, это ладно, дальше больше – вместо того, чтобы деньги копить, стал попивать…
– Ты что?!
– Да вот так… Стыдно было… За всё… Очень! Но теперь-то я уже точно не подведу! Тут у нас обстрел был, и ничего, пронимаешь? Всё в порядке, служу дальше, хоть пока и в качестве «робота»… Вообще, нормально всё обошлось, без потерь. Командир говорит, повезло… А ещё, самое главное, ждем, что укропы попрут! Поэтому тоже не надо тебе сюда ехать… Я вот и позвонить решился, на всякий случай, мало ли оно что… Прощения попросить.
– Про то всё забыли, Петь… Я за тебя молиться буду! И меня тоже прости… Чуть было тебя не забыла!.. Прости, ладно?
– Конечно, конечно, что ты! Я же сам виноват! Куда как больше виноват! Я тебя очень люблю!
– Вот и замечательно! Я тебя тоже очень люблю! Молодец, что позвонил! Представляю, как это было непросто!..
Они долго ещё разговаривали друг о друге, и о детях, успели даже осторожно затронуть планы на будущее, пока позволяли средства на телефонах обоих.
XIV
Петя лежал в подвале для "роботов", на грязной койке, повернувшись лицом к стене, и тихо счастливо плакал. И понимал, что никогда ещё не было так тепло и спокойно у него на душе – ну, разве что совсем в детстве!
Что-то кольнуло его в бок. Петя почесался и достал двумя пальцами клопа, посмотрел на жалкую букашку и аккуратно положил в сторону, не став давить.
– Шварц, братан, что случилось? – услышал он хриплый голос Худого, – да всё будет тип-топ, братан, что ты?! Не расстраивайся!
– Да я не расстраиваюсь… Ты не понял, друг! Просто кое-что очень важное произошло… Сам пока не могу толком понять… С женой помирился! Не просто помирился, больше того! Она на меня зла не держит за всё, что было… Да я тебе и не рассказывал ничего толком… И никому, потому что не мог! Я ведь сначала сбежал от войны… как заяц! От этого… Да не важно!.. Короче, бросил семью, представляешь? Жену, детей, и не просто бросил, а в трудную минуту… А теперь вот вернулся, служу худо-бедно, а главное, она меня простила, представляешь? Зла не держит… Трудно понять!.. Не хватает только, знаешь чего? Я теперь пойду еще в церковь покаюсь!
– Ну, ты даешь, Шварц! Что-то ты совсем раскис! Так сырость на тебя, наверно, действует так, сыро тут в подвале! От сырости и не такое бывает! Тубик, например… Ну, ты прикинь в церкви попы эти, на мерседесах ездят! Ты на ботиночки их посмотри! А ты будешь ему душу наизнанку! Ты что, сильно верующий?
– Да нет… Не верующий, в общем… – Петя вдруг посмотрел на Худого в упор и заговорил громко и резко, – Худой, что ты за человек такой? С тобой разговаривать, как дерьмо жрать! Только что всё хорошо было, пока ты не влез, сука, – и Петя бросился на Худого. Тот увернулся с неожиданной ловкостью, кинулся через весь подвал, перепрыгивая койки, к закрытой железной двери. Петя бежал через подвал за ним, раскидывая койки, мимо притихших в ужасе "роботов"-гражданских, и настиг у самой двери, откуда деваться Худому уже было некуда, и обрушил на его голову чудовищный боковой удар. Голова Худого, увлекая за собой тело, отлетела, ударилась в железную дверь, весь он обмяк и, как мешок, плюхнулся на пол. Железная дверь после удара угрожающе загудела, кто-то из наблюдавших эту сцену "роботов" тихо застонал. Петя обернулся, словно пытаясь разглядеть что-то в полутемном подвале, и сказал как-то устало: "Вякните мне тут ещё кто-нибудь что-нибудь…" И отправившись на свою койку, лег на неё, делая вид, что решил поспать. Так пролежал он в темноте несколько долгих минут, пока, наконец, Худой не начал стонать и шевелиться. Петя с облегчением встал, подошел к нему, похлопал по щеке: "Ты как?" Худой смотрел на него ошарашено, как будто не узнавал, потом попытался встать, опираясь на петину руку, затем его стошнило. Подвал наполнился едким запахом рвотных масс.
– Вот же… – Худой слабым голосом пространно выругался, и тут его как осенило, – Шварц, ты что? За что, братан? Я же свой в доску! Мы ж с тобой и на нарах вместе и на воле…