Однако то, что меньшевики "сказали это первыми", - а многие из них не преминули заявить об этом, - имело значение в совершенно ином и последующем смысле. В своей речи на открытии Одиннадцатого съезда РКП(б) 27 марта 1922 года, незадолго до первого из трех инсультов, которые неумолимо приведут его к смерти в январе 1924 года, Ленин - в тот момент все еще находящийся в расцвете своих ораторских сил - объяснил, почему, в отрывке, который стоит процитировать целиком:
На днях я прочитал статью товарища Ракоси в № 20 "Коммунистического Интернационала" о новой книге Отто Бауэра, у которого в свое время мы все учились, но который, как и Каутский, после войны стал жалким мещанином. Бауэр теперь пишет: "Вот, они отступают к капитализму! Мы всегда говорили, что это была буржуазная революция".
И меньшевики, и социалисты-революционеры, проповедующие подобное, удивляются, когда мы заявляем, что будем расстреливать людей за такие вещи. Они удивляются, но, конечно, это ясно. Когда армия отступает, требуется в сто раз больше дисциплины, чем при наступлении, потому что при наступлении все давят вперед. Если бы сейчас все бросились назад, это означало бы немедленную и неизбежную катастрофу.
Самое главное в такой момент - отступать в порядке, точно определить границы отступления, не поддаваться панике. И когда меньшевик говорит: "Вы сейчас отступаете, а я все время выступал за отступление, я с вами согласен, я ваш человек, давайте отступать вместе", мы говорим в ответ: "За публичные проявления меньшевизма наши революционные суды должны выносить смертный приговор, иначе это не наши суды, а Бог знает что".
Они не могут этого понять и восклицают: "Какие диктаторские манеры у этих людей!" Они до сих пор думают, что мы преследуем меньшевиков, потому что они боролись с нами в Женеве [т. е. до Февральской революции]. Но если бы мы это сделали, то не смогли бы удержать власть даже в течение двух месяцев". Действительно, проповеди, которые читают Отто Бауэр, ... меньшевики и социалисты-революционеры, выражают их истинную сущность: "Революция зашла слишком далеко. То, что вы говорите сейчас, мы говорили все время, позвольте нам сказать это снова". Но мы говорим в ответ: "Позвольте нам отдать вас на расстрел за эти слова. Либо вы воздержитесь от выражения своих взглядов, либо, если вы настаиваете на публичном выражении своих политических взглядов в нынешних условиях, когда наше положение намного сложнее, чем когда белогвардейцы непосредственно нападали на нас, то вы будете виноваты только сами, если мы отнесемся к вам как к худшим и самым пагубным белогвардейским элементам". Мы никогда не должны забывать об этом.
Посыл был ясен: уступки крестьянству в рамках НЭПа и ослабление других экономических мер государственного контроля не означали прекращения гражданских войн. Пора было, по сути, покончить с другим внутренним фронтом, который неоднократно вспыхивал и затухал на протяжении предыдущих лет: так, 8 июня 1922 года в Москве состоялся суд над видными членами ПСР, обвиненными в различных преступлениях, в том числе в организации террористических актов против советских лидеров (Ленина, Володарского, Урицкого и др.). Несмотря на неоднократные обращения заграничного руководства ПСР "К социалистическим партиям всего мира" и в Коминтерн, 7 августа 1922 года двенадцать обвиняемых (в том числе девять членов ЦК ПСР) были приговорены к смертной казни. По прямому указанию большевистского ЦК (опасавшегося мирового и народного возмущения) этот приговор был немедленно отменен, а в январе 1924 года наказание было заменено на тюремное заключение и ссылку, которые, однако, бесконечно продлевались. Возможно, потому, что большевистское руководство посчитало процесс над эсерами политическим провалом и позором для всего мира - хотя еще несколько второстепенных персонажей сотрудничали с обвинением, основные обвиняемые не только отказались признать себя виновными, но и (с помощью делегации иностранных социалистов) защищались и в какой-то степени поощрялись - этот эксперимент с показательными процессами не спешили повторять.
С меньшевиками, которые, в отличие от многих эсеров, никогда не боролись против советского правительства, обошлись не так грубо, хотя сотни из них, включая весь Центральный комитет, были арестованы в 1921 году, а около десятка их лидеров (в том числе Федор Дан) были вынуждены уехать в эмиграцию за границу в 1922 году. Большинство из них обосновались в Берлине, где Юлий Мартов публиковал проницательные комментарии к событиям в Советской России в своем "Социалистическом вестнике". Многие из тех, кто остался в России, в той или иной степени приспособились к советскому правительству, часто работая (со всем энтузиазмом и преданностью, которые можно было бы ожидать от приверженцев государственного вмешательства и социалистического планирования) в экономическом аппарате нового государства. Однако их жизнь редко была комфортной, и даже самые лояльные (включая В.Г. Громана и Н.Н. Суханова) оказались привлечены к суду как предатели и разрушители на сталинском "меньшевистском процессе" 1931 года, после которого (несмотря на требования обвинения о смертной казни) семеро были заключены в тюрьму на десять лет, четверо - на восемь лет и трое - на пять лет - сроки, которые почти никто из них не пережил.