Выбрать главу

Не в последнюю очередь это означало, что, хотя большевики были ярыми противниками национализма и придерживались ярых интернационалистских взглядов, они могли позволить себе тактически грамотно действовать в "национальном вопросе", всегда превосходя в этом отношении белых (даже когда, как мы видели, местные большевики в Прибалтике и на Украине становились слишком рьяными централизаторами). Советское правительство, как правило, тянуло время, пока обстоятельства не позволяли ему вступить в завоевательные войны с нерусскими националистическими противниками, а иногда и выиграть их. Однако в этих войнах победа большевиков над действительно сильными противниками была обеспечена только в Украине и, в меньшей степени, в Закавказье и Средней Азии. Как правило, в пользу Москвы в этих победах сыграло то, что союзникам было отказано в поддержке их противников - в частности, в Киеве и Тифлисе (оба были запятнаны роковой "немецкой ориентацией" 1918 года), а также басмачей, к которым британцы относились с некоторым подозрением, опасаясь распространения радикального исламизма в Индии. Там, где союзники оказывали националистическим силам сколько-нибудь значительную поддержку (как в случае с возникшими прибалтийскими государствами и Польшей), она, как правило, оказывалась решающей, и "красной победе" приходилось ждать до Второй мировой войны. Странным случаем была Финляндия, завоевавшая свою независимость при помощи немецкой интервенции.

Конечно, и в самой Совдепии не все было гладко. Потеряв контроль над весьма продуктивной периферией старой империи, советская Москва оказалась в центре очень голодной и зачастую очень холодной зоны, поскольку от нее были отрезаны большинство продовольственных регионов бывшей империи (Украина, Северный Кавказ, Западная Сибирь), а также источники угля в Донбассе и на Урале, жизненно важных мазутов и промышленных смазок из окрестностей Грозного и Баку, хлопка-сырца из Средней Азии. Поэтому, как мы уже видели, популярность большевиков в 1917-18 годах была мимолетной, и с весны 1918 года до тактического отступления, о котором сигнализировал НЭП в 1921 году, советское правительство сталкивалось, в лучшем случае, с отсутствием энтузиазма среди рабочих и крестьян Совдепии, а в худшем - с открытыми восстаниями против него, кульминацией которых стали большевистско-крестьянские гражданские войны на большей части Советской России в 1920-21 годах и трагическое восстание моряков Кронштадта в феврале-марте 1921 года. Эти восстания, как правило, были скорее реакцией на мнимую (и реальную) большевистскую тиранию ("комиссарократию") и красный террор, чем на экономические трудности, но тирания и террор были средствами, к которым большевикам пришлось прибегнуть в условиях "военного коммунизма", чтобы направить на фронт зачастую отчаянно сокращающиеся ресурсы. Действительно, механизмы, разработанные большевиками в рамках вспомогательных служб Красной армии и в форме Совета рабочей и крестьянской обороны для направления ресурсов (как материальных, так и людских) на самые труднодоступные участки многочисленных красных фронтов, были одним из их самых впечатляющих достижений во время гражданской войны. Реввоенсовет Республики (и подчиненные ему органы) был еще одним превосходно работающим объединяющим центром командования и управления. Он никогда не разрабатывал грандиозной стратегии для революционной армии (которая, как мы знаем, ничего подобного не представляла) и обычно просто реагировал на события по мере их развития, но он обеспечивал целенаправленность и в целом давал возможность военным комиссарам влиять на жизнь и целеполагание Красной армии, особенно после уступок, сделанных на VIII съезде РКП(б) в марте 1919 года, и последующего создания Политического управления (ПУР) Красной армии.