Наташа. А он что – ядовитый?
Черебец. Да нет, какой ядовитый. Ну, пользы в нем, может, тоже нет, но и вреда… Работают же с ним люди, сколько лет уж, никто не жалуется. А у нас обследования каждый год.
Наташа. Так из-за чего судиться?
Ирина Михайловна. Это не уголовный процесс – гражданский. Просто колхоз считает, что завод ему нанес убыток, и хочет его, естественно, возместить. Законное право.
Черебец. В огороде бузина, а в Киеве дядька – вот ваше право. От нас до зверофермы – больше трех километров. По дороге. А по реке – и того больше. Это сколько же воды… Я ж вам давал расчет, это ничтожная концентрация выходит, ну сколько там может быть тримезила, пока он до них дойдет, – капля в море. Если вообще дойдет – не разложится, не испарится, не свяжется с какой-нибудь другой гадостью – не мы ж одни в реку… спускаем.
Ирина Михайловна. Афанасий Сергеевич, ну что вы опять все сначала? Ну какое испарение? Плюс двенадцать воздух, плюс десять вода, и ветер ничтожный. Метеостанция дала же справку. А разлагается он при ста семидесяти, не мне же это вам говорить. В процессе же не дураки сидят, эксперт из Новосибирска, профессор.
Черебец. Судью загипнотизировал его титул. Я не профессор, но тоже кое-что смыслю.
Наташа. Погодите, но что же все-таки случилось? Я так и не поняла.
Все молчат.
Пап?…
Ирина Михайловна. Колхозу торговая сеть вернула партию нутрии – вылез мех. Забраковали всю партию, выращенную той весной. Стали копать – предположили, что это как-то связано с нашим чепе, с утечкой тримезила.
Черебец. Надо еще проверить, кто их надоумил. Не иначе, кто-то из наших умников.
Ирина Михайловна. Тут ума особого не надо – на поверхности все.
Черебец (Бутову). Надо посмотреть по протоколам, кто тогда против занижения был, не иначе, счеты решил свести.
Бутов. А где Лукин сейчас?
Ирина Михайловна. Кто это?
Черебец (Ирине Михайловне). Начальник планового отдела бывший, который отказался… (Бутову.) Не знаю. На пенсии, а где живет, не знаю. Думаете, он?
Наташа. А что – он? Про утечку сказал?
Черебец (Наташе). Да нет, про занижение. Ну, что отстойники занизили. (Бутову.) Откуда Родионов мог это узнать? Уж я сам забыл, когда это было. Сколько прошло…
Наташа. Что значит – занизили?
Черебец. Ну что значит? Занизили, – значит, занизили. Ниже сделали.
Ирина Михайловна. Ниже проекта.
Черебец. Просто проектировщики завысили ее.
Ирина Михайловна. Как оказалось – не больно-то.
Черебец. Да когда оно было, это наводнение?! Семьдесят лет назад. Что ж теперь, всю жизнь ждать, пока река снова из берегов выйдет? Вон на улице – каждый день аварии, кто-то под машину попадает, вы же все равно норовите мимо перехода. Мало что бывает. И вообще, я не понимаю – у кого вы работаете? Может, вы на вторые полставки у Родионова? Вы, получается, его защищаете, а не нас!
Ирина Михайловна. Я уже сказала вам, кого я защищаю. А сейчас я вам излагаю не свою позицию, а истца. И экспертов, которые ее поддержали… Может, если б вы нашли время присутствовать на процессе, вам бы не пришлось валить с больной головы на здоровую.
Черебец. Ага, это моя, значит, больная…
Бутов. Перестаньте. Что вы как дети.
Наташа. Пап, может, ты все-таки объяснишь? Я что-то ничего не понимаю.
Пауза.
Бутов (негромко и бесстрастно). Ну что? Строили отстойники для тримезила. Для утилизации. Проектировщики дали высоту два метра над уровнем реки. По самому высокому паводку. Подняли архивы, в начале века был отмечен случай – метр девяносто. Мы предложили сделать ниже – по средним данным. На отстойники идет особая сталь, фонд Госплана. На семьдесят сантиметров ниже – это, при диаметре пятнадцать метров, большая экономия. Очень большая. Мы в это же время реконструировали линию криолана, на аппараты идет та же сталь, а нам ее не давали, реконструкцию пришлось законсервировать. На отстойники дали, охрана среды – дело государственное, а реконструкция – дело министерское. Хотя криолан нужен был всей стране. Мы рассудили: что важнее? Решили, что дать в этом году криолан, чем защититься от наводнения, которое может и не быть никогда. Рискнули – на семьдесят сантиметров ниже проекта. Нормальный риск. И закончили линию. И дали стране криолан. Получили знамя и благодарности, но это лирика. А весной этой… Остальное ты знаешь.
Наташа. А почему ты один отвечать должен?
Бутов. Потому что я принял это решение.
Наташа. Не один же?
Бутов. Приказы и акты подписывает директор. И отвечает за них тоже он. Иногда это приходится делать даже два раза, как ты слышала. Лукин был не согласен с нами, отказался.
Черебец. Надо действительно узнать, где он сейчас. Может, его Родионов взял? Тогда все понятно.
Наташа. Ну хорошо, построили ниже, высокий паводок, ушла эта ваша гадость с водой – и что дальше? При чем здесь Сергей Григорьевич?
Бутов (Черебцу). А к чему вообще все эти разговоры про Родионова? Зачем, чтоб в этой истории вообще произносили наши две фамилии рядом? Он тоже член бюро горкома, депутат горсовета, к чему эта конфронтация?
Черебец. Мы же в своем кругу.
Бутов. И в кругу не надо. Потом обмолвитесь где – и пойдет. Вообще, хватит об этом, было – сплыло.
Наташа. Так куда сплыло – в колхоз?
Бутов молчит.
Черебец. Они считают, что мы их зверей потравили. Хотя ни в одном справочнике тримезил не считается ядовитым веществом. Сами халтуру разводят, кормят небось чем попало, а мы виноваты.
Ирина Михайловна. Между прочим, у вас на воротнике, я обратила внимание, вон в коридоре, их мех? Нет?
Черебец. Ну и что? На один воротник они напрячься могут.
Ирина Михайловна. У меня, кстати, тоже.
Наташа. И у меня.
Черебец. Ну и что? У нас тоже есть экспортная продукция, а есть обычная. И когда нам обычную возвращают с рекламацией, мы ж не сваливаем на других, хотя могли бы – на поставщиков. Возмещаем – и все. Нормально, это жизнь. А у него какой-то интерес тут был, вот только не пойму какой. Под Марлена Васильевича бочку катит. А резон не улавливаю. Родионов зря ничего не делает.
Ирина Михайловна. А может, он не о себе и о нас думал в этом случае? Может, о природе, о тех, кто в речке купается? Это вам не приходило в голову?
Черебец. Родионов? Не смешите меня. Вы знаете, сколько лет он председатель? Вы считали у него планки на лацкане, когда он в президиумах сидит? Нет? Если б он, как вы говорите, про ромашки-лютики думал, был бы он сейчас знаете где? Где все его предшественники.
Ирина Михайловна. Ваши отношения с истцом… наши отношения – это все эмоции. А на суде оперировали фактами. И экспертам ничего о Родионове и о Марлене Васильевиче не было известно, они вас и в глаза не видели, и живут за сколько вон километров, и выводы их не про звероферму и не про завод – про тримезил и про мышей, у которых от него в потомстве лысые мышата рождались. Значит, опасен он не Родионову, не вам – вообще живой природе. Если он у мышей на генетический аппарат так действует и у нутрии… (Помолчала.) Мы можем, конечно, потребовать повторной экспертизы, более компетентной. Скажем, в Москве…
Бутов. Чтоб еще и на всю Москву прогреметь?
Ирина Михайловна. Чтоб узнать истину.
Бутов. Что вы со своей истиной носитесь, как девица с невинностью?! Это все слова, упругие колебания молекул воздуха!… Чистить по утрам зубы, не высовываться из трамвая, мыть руки перед едой, что еще? Общие места для вас истина! Тогда, три года назад, вы знали, какой путь истинный?