Я пошел по боковой аллее между дощатыми стенами, выкрашенными в желтый цвет, и высоким деревянным забором. По ту сторону стрекотала газонокосилка. Я замер, увидев неподвижные качели, на которых, судя по всему, никто не качался и которые скоро заржавеют в бездействии. А еще мой взгляд упал на велосипед и баскетбольный мяч, брошенный возле пня, — велик и мяч Джареда… Потрясенный, я какое-то время внимательно смотрел на них сквозь пелену слез, а затем двинулся дальше. Дойдя до угла дома, где старая липа отбрасывала тень на желтую стену, остановился, услышав за спиной голоса.
— Бедняга Джаред, — сказал кто-то, кажется, мальчик из нашего класса.
— Кто бы мог подумать, что у него в голове такое, — сказал второй, и на этот раз я узнал гнусавый голос Чарли Сколника, который в том году тоже учился в моем классе.
— Как такое могло случиться? — вздохнула какая-то девочка. — Он ни с кем не общался.
— Ты хочешь сказать, никто не обращал на него внимания, — возразил Чарли. — Словно его и вовсе не существовало.
Затем наступила тишина, мимо меня в весеннем воздухе, напоенном свежестью и солнцем, проплыло немного сигаретного дыма, а затем Чарли снова заговорил:
— Вы обратили внимание? Пирсон даже на похороны не пришел.
— Может, он просто не любит похороны, — заметила девочка.
— Этот Пирсон — конченый ублюдок, — процедил Чарли.
Пирсон преподавал у нас иностранные языки, и я был целиком и полностью согласен с Чарли. Этот консервативный напыщенный фанатик однажды посоветовал мне читать что-то еще, помимо Стивена Кинга. Я знал, что у Пирсона вышла книга; в библиотеке школы хранились два экземпляра — возможно, единственные, которые издателю удалось пристроить. Она называлась «Возможно, это призраки исчезнувших городов», и я уверен, что это цитата из книги другого автора, так как человек такого рода в принципе не способен на оригинальную мысль.
— Сволочь он, я понял это с первого взгляда, — подтвердил первый парень.
— Что ты думаешь о Генри Уокере? — вдруг спросил Чарли Сколник.
Я затаил дыхание, сердце бешено застучало.
— Прикольный тип, — сказал его собеседник.
— Он просто чудик, — поправил Чарли, и я покраснел до ушей.
— Почему это?
— Этот чувак, — продолжил Чарли, — никогда не тянет руку, разве что учитель сам его спросит, но, черт подери, отвечает всегда хорошо. У него отличные отметки, хотя он ни к кому не подлизывается. Вы это заметили? Преподы считают, что ему все по фигу.
— Так это высший класс, — сказал первый парень, и я почувствовал, как меня распирает от гордости.
— Он ничего так, — признала девочка, и мое сердце чуть не выскочило из груди.
— Надо бы с ним поговорить, — заметил Чарли. — Предложить куда-нибудь сходить с нами, например в лес, посмотреть на него… Что вы об этом думаете?
— А это не у него мамашки лесбиянки? — поинтересовался первый.
— И что? — озадаченно спросила девочка.
Тишина.
— То, что стряслось с Ларкином, заставило меня призадуматься, — грустно вздохнул Чарли. — Что мы о нем знали? Может, если б у него были друзья, как у нас, если б он не был так одинок и мог с кем-то поговорить, такого не произошло бы. — Последовала пауза. — Нет, серьезно, я не хочу еще одного самоубийства на этом острове неудачников.
— Пригласи его к себе на днюху, это как раз через две недели, — предложила девочка. — Вот и посмотришь.
Я услышал, что они засобирались, и по-быстрому удрал. Вот так я получил первое приглашение на день рождения за последние два с половиной года.
— Тебе нравится эта музыка?
Из динамиков будто текла река расплавленного металла, лился грубый поток язвительных насмешливых голосов и гитарных аккордов.
— Еще бы! — сказал я. — А что это?
— «Нирвана».
Он протянул мне два альбома — не аудиодиски и даже не MP3, а винил… На первой обложке был изображен младенец-пловец, пытающийся схватить банкноту, плавающую в бассейне, на второй — изящная женская статуя с крыльями ангела, разве что у нее были видны кости, вены и кишки. Чертовски красиво.
— У меня в комнате есть афиши фильмов ужасов, — сказал я.
Мы сидели в углу дивана прямо перед динамиками; на дне рождения собралось меньше народу, чем я ожидал, но полдюжины парней и столько же девочек тут точно были.
— На стенах?