Здесь их удлиняют паромы. И вместо акул у нас косатки. Зимой, весной и осенью идет дождь. А не дождь — так туман, такой густой, что не видно ни побережья, ни даже верхушек елей, и уж совсем не видны снежные цепи Каскадных гор в сотне километров на восток. Летом дождь тоже идет — но реже. В теплое время года туристы приезжают со всего мира, чтобы увидеть косаток. С раннего утра они занимают очередь на дорогах, ведущих к причалам паромов, оккупируют обычные и мини-гостиницы, предлагающие ночлег и завтрак, пьянствуют без меры, делают тысячи снимков, которые не замедлят удалить или засунуть поглубже в память компьютеров, десятками швартуют в бухтах свои парусники и яхты. Этот летний ажиотаж с июля по октябрь связан с фильмом «Освободите Вилли»,[3] который частично снят на наших островах и сделал косаток настолько популярными, что любой прибывший сюда дурак желает только одного: увидеть хотя бы одну, прежде чем вернуться домой.
Но едва туристы разъезжаются, Гласс-Айленд снова обретает спокойствие. И тесноту… Здесь все со всеми знакомы. Здесь все по-домашнему. Это одна из особенностей нашего острова: в противоположность Сиэтлу, Ванкуверу или даже Беллингхэму местные жители оставляют двери незапертыми, отправляясь за покупками, а то и ложась спать. Конечно, роскошные летние резиденции в Игл-Клифф[4] и Смагглерс-Коув,[5] закрытые семь месяцев из двенадцати и захватившие самые живописные бухточки острова, защищены получше, но и то вряд ли. Надо сказать, что наш остров — нечто вроде природной крепости. Для начала: сюда не так-то просто попасть. Добрый час на пароме из Анакортеса в Ист-Харбор, и уже оттуда ведут более десятка дорог и столько же тропинок, запрещенных для пеших прогулок, перегороженных у основания ржавой цепью или барьером, на котором можно прочесть: «ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ». К тому же тут не так много мест, где может пристать лодка. Ставить палатки запрещено, гостиниц всего две, и в сезон большинство туристов ночует у местных жителей.
Как я уже говорил, все со всеми знакомы. Секретов у здешних людей нет. Или же они вынуждены похоронить их глубоко внутри самих себя.
Это и есть Гласс-Айленд. По крайней мере, как я думал.
Я расставляю декорации, так как это имеет значение. Но это не мой дом. На самом деле у меня вообще меня нет своего угла: мы много путешествовали, много переезжали — мои мамы и я. Мы жили в таких крупных городах, как Балтимор, или труднодоступных, как Марафон во Флориде, Порт-Оксфорд в Орегоне и Стоу в Вермонте. Можно подумать, что мы от чего-то убегали. От чего-то бежали. Вопрос только от чего. На сегодняшний день я не получил другого ответа, кроме шутливых отрицаний со стороны обеих мам.
— Послушай, Генри, чего ты доискиваешься? Мы любим живописные места, вот и всё!
Хотя как-то нам даже пришлось переезжать посреди ночи, сорвавшись с места.
— Генри! Быстро! Одевайся!
Мне тогда было девять лет. Я этого не забыл, хоть мамы думают по-другому. Потом мы восемь месяцев пожили в Одессе, штат Техас. А месяцем позже обосновались на Гласс-Айленд. Иначе говоря — возьмите карту, — на другом конце страны. И вот уже семь лет мы здесь. Прямо рекорд.
Я люблю своих мам. Их зовут Лив и Франс (пишется как название страны). Я их очень люблю, правда. Но иногда мне случается находить их чуточку, совсем немного… чересчур авторитарными. Например, мне категорически запрещено выкладывать свои фотографии на «Фейсбуке». И не только в социальных сетях, а также на сайте знакомств или в личном блоге. Считаете это странным? Я тоже. Я сказал им это. Их ответ:
— Генри, ты не понимаешь: все, что ты выкладываешь в Интернет, это навечно. Понятия частной жизни для этих людей не существует. Наша частная жизнь их не волнует. Даже хуже того: они намерены делать на ней деньги. Засветиться в Интернете — это все равно что шататься голышом по стеклянному дому. Понимаешь, что я хочу сказать? В тот день, когда ты станешь взрослым и захочешь удалить все эти штуки, за которые тебе потом будет стыдно, знаешь, что тебе ответят? «Извини, приятель, раньше надо было думать». — Это слова Лив.
— Более того, они обещают неприкосновенность твоей частной жизни, но когда правительство потребует от них выдать конфиденциальную информацию, они без колебаний это сделают, слегка посопротивлявшись для вида. Сволочи. — Это снова Лив.
Франс, на языке жестов:
«Никаких фото, никаких видео, ты хорошо понял?»
Я занес в свою тетрадку это новое слово: «колебаться». Я мечтаю стать писателем, или кинематографистом, или музыкантом — сам еще не знаю. Во всяком случае, человеком искусства в современном смысле этого слова.