Но псих и не пробует на меня кинуться. Оттолкнувшись ладонями связанных рук от жесткой лавки, он, подпрыгнув пружинкой, дважды с силой бьет ногой в живот беременную...
Минут десять спустя. Пробка, образовавшаяся около нашего ставшего поперек улицы вездехода, отчаянно сигналит, тщась согнать нас с места. На взбесившегося клиента истрачены все имеющиеся в наличии веревки, отчего тот начал смахивать на египетскую мумию. Из рассеченной скулы капает кровь, пачкая брезент носилок. Шва четыре ему на морду наложить придется. Ну и... с ним. Не бить - убивать надо. Оттого что он не в состоянии отвечать за свои действия, желание задушить его меньше не становится.
Хлопочу около несчастной женщины. Бледна, испугана, но на живот вроде не жалуется. Ох, обошлось бы все благополучно!
- Врубай-ка, Патрик, иллюминацию и лети со всей мочи. Избави бог...
Пилот послушно включает проблесковые маяки и обходит скопление машин по тротуару, оставляя их распутываться без нас. Глухо стукнули колеса, когда машина спрыгнула с бетонного поребрика. Автомобиль, взревывая у светофоров сиреной, заторопился к городской окраине.
Всю дорогу я, переживая, поминутно приставал к пострадавшей с расспросами о самочувствии. Ее уже начала раздражать моя назойливость. Оправившись от испуга, иорданская наложница выглядела вполне прилично, улыбалась, слушая распеваемые сидящей сзади шустрой старушкой похабные частушки.
Вот и высокое крылечко нашего заведения.
От сердца отлегло. Кажись, обошлось. Привалившись к резной балясинке, мирно покуривает дежурный психиатр - Борух Авраамович. Вспотевшая лысина ученого мужа весело блестит на солнышке, контрастируя с уныло повисшим исполинским носом.
Выпрыгиваю из салона, с треском захлопнув дверь, объявляю:
- "Спецперевозка и компания". Оптовые поставки...
Доктор оживился, радостно всплеснул руками:
- Шолом, коллега! Что есть на продажу?
- ...душевнобольных, - заканчиваю я.
Нос вернулся в тоскливую исходную позицию.
- Через таких шуток появляется седых волос... - бормочет психиатр недовольно.
Я, не удержавшись, расхохотался:
- Нужно будет запатентовать новый способ борьбы с облысением!
Гинеколог, хирург, терапевт и снова гинеколог... Я уже озверел от многочасового торчания в приемном покое психушки и не начал кусаться единственно из-за понимания, что вся развернувшаяся вокруг безвинно пострадавшей больной паника совершенно оправдана. На кону - две жизни. Ее и не рожденного еще ребенка.
Напереливавшись из пустого в порожнее, высокий консилиум постановил, что содержаться в общем отделении женщина не может. Разъехались по своим больницам консультанты. С гинекологом убыла моя невезучая дурочка в сопровождении пары толстых неряшливых санитарок из отделения - в роддом направлен индивидуальный пост. Я устало мнусь с ноги на ногу перед заканчивающим тягомотную писанину Райзманом.
Наконец психиатр закрыл успевшую изрядно распухнуть за истекшие часы историю болезни, состоявшую вначале всего из трех листков - паспортной части, путевки и первичного осмотра. Поднял на меня печальные агатовые глаза, вздохнул и, пошарив рукой в тумбе стола, извлек оттуда оранжевого стекла лабораторную бутыль с притертой пробкой и броской наклейкой "Яд". На аптечной этикетке значилось: "Раствор сулемы". Набулькал полстакана желтоватой вязкой жидкости, подтолкнул ко мне. Плеснул немного во второй, отставил его чуть в сторону.
- Вы что, предлагаете мне покончить самоубийством?
- А что тебе еще остается после такого позора? Имеешь одного плохого больного, таки и то уследить не можешь. - Взял стакан, повертел в руках. - А в общем, не переживай. Бывает и на старуху проруха. Ле хаим! - И опрокинул свою порцию в рот, зачем-то посмотрев сперва на часы.
Я опасливо последовал его примеру Яблочный самогон оказался весьма недурен. Мне случалось пробовать дорогущий кальвадос, он был изрядно хуже.
Доктор налил себе еще, вопросительно глянул на меня. Я кивнул, поинтересовался:
- Вы что, там время засекали? Когда помирать начну? Не дождетесь.
Борух Авраамыч без тени улыбки покачал головой:
- Нет, глядел, начался ли праздник.
- Какой такой праздник?
- Наш. Веселый праздник Пейсах. Сегодня каждый иудей должен в течение ночи выпить не меньше четырех рюмок вина. Видишь, пью. Ты христианин?
Я пожал плечами. С Богом у меня отношения сложные. Лучше всего они могут быть выражены словами моей жены: "Что-то там есть". Есть определенно. Только вот что?
- Крещен вообще-то.
- Ваша Пасха тоже скоро... Что не пьешь? Как доктор прописываю. В качестве противострессового средства и антидепрессанта.
- Пожрать бы чего. И водила с утра крошки во рту не держал.
- О, сейчас и ночевать уже запросишься!
- В машине пересплю.
Накидав в желудок бесцветной полухолодной больничной пищи, мы с Патриком принялись устраиваться в салоне - Патрик на боковой лавке, а я на носилках. Работа, она стояла и еще постоит. Возить нам не перевозить.
Прежде чем закрыть глаза, мой пилот не утерпел и спросил:
- Шура, извините, скажите, пожалуйста, а в честь чего вы пили?
- Праздник сегодня.
- Какой?
- Пей... Просто все живы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Рассвело и пригрело. Дурдом ожил и приступил к утренним хлопотам. Я, позвонив на Центр, свалил длительное отсутствие на происки врагов в лице дежурного психиатра. Без энтузиазма доложил о неприятном происшествии - все равно узнают, так лучше от меня.
- Вот сука! - вырвалось у старшего врача, сочно заполнив эфир.
Я охотно согласился.
- Спецперевозка, двигайтесь в сторону базы, будьте на рации.
- Поняли, выполняем.
Перед отъездом мне пришла в голову одна идейка. Прихватив из кабины неоткрытую коробку чая и несколько пачек сигарет, я направился туда, где около корпуса, в котором, привязанный к койке, выл побитый нами вчера ублюдок, грелись на припеке пяток человек в больничных пижамах.
Переговоры прошли в обстановке полного взаимопонимания, чай с табаком перекочевали из рук в руки, и я вернулся в автомобиль, несколько повеселев. Нескучная жизнь паскуднику на время пребывания здесь обеспечена.
- До базы четыре сектора. Один бес, не доедем.
- Ну, хотя бы обозначь.
Патрик нехотя включил зажигание.
- Давайте сперва завтрак обозначим, если вы не против.
- Здравая мысль.
- Еще бы!
Я радостно поведал своему пилоту о предпринятых мною мерах по осуществлению мести. Тот недовольно кривится:
- Зря вы так, Шура. Грех это.
Грех... Грехов на мне - как на барбоске блох. Тоже вот грех - от жены к другой бегать. А ведь бегал! И делал это с огромным удовольствием.
Скажите, пожалуйста, можно ли любить двух женщин одновременно? Оказывается, можно. Мне, во всяком случае, это благополучно удавалось. При всем том, что ни капли нежности к родной супруге, матери моих детей, у меня не убыло, до дрожи, до умопомрачения, до потери всяких остатков элементарной рассудочной деятельности влюбился в другую. Что в ней было такого, чего я не мог найти дома? И было ли вообще? Сомневаюсь. А вот - на ж тебе!
Я про себя давно все знал. Знал - и молчал. Как мог я, усталый, немолодой, обремененный семьей и не обремененный излишним образованием фельдшер, высказывать свои глупости госпоже доктору, тоже, кстати, отнюдь не одинокой? Я и не высказывал.
Мне достаточно было самого факта твоего существования. Так приятно видеть, как ты присаживаешься напротив (да-да, за тот самый столик!) с пачкой недописанных карточек, протягиваешь руку к пакету с печеньем, достаешь не глядя и задумываешься над формулировкой, приподняв авторучку.