Ничего нет в голове уж который день - только наваждение: ты, бросив все, стоишь и глядишь на меня. Бесконечно. Снова и снова.
Как же плохо без тебя! Не могу увидеть тебя, услышать твой голос, заглянуть в твои глаза. Как мне все это помогало жить, сколько времени наполняло мое существование смыслом!
Что мне теперь осталось? Твой прощальный взгляд. Все мне застит эта картинка, я не в силах от нее избавиться.
Ежишка, ты правда когда-нибудь вернешься? Ну, хоть ненадолго? Я увижу тебя, да? Пожалуйста...
Память мою начальницу не подвела. Неаккуратный домище, слепленный из необожженного кирпича, я признал сразу. Второе столь же уродливое строение отыскать трудненько. Рассовав по карманам пару бинтов и доктора, я направился прямиком на задний двор, припомнив, что парадная дверь здесь по неясным причинам заколочена изнутри. Патрик дернулся из кабины вслед за нами, но я махнул ему рукой:
- Сиди. Справимся.
Пьян, естественно. Развалился на стуле, демонстративно откинув в сторону левую руку с исполосованным бритвенным лезвием запястьем. Кровищей пол вокруг обгадил. Удовлетворенно наблюдает, как скатываются новые капли. Неповрежденной рукой с зажатой в пальцах окровавленной "мойкой" тычет в сторону жены:
- Это все она, сучка...
Люси обращается к женщине, на бледном усталом лице которой читается неприкрытое отвращение к субъекту, с которым она вынуждена жить. (Меня всегда одолевает любопытство: а почему вот такие дамы не разводятся с осточертевшим им супругом? Загадка.)
- Что сегодня?
- Опохмелиться вдосыт не дала. Кричит, жить через твою подлость не буду. Заберете?
- Заберем... - поворачивается Люси к пациенту. - Ну и зачем тебе оно нужно?
- А чтоб было! - огрызается Донно Роберт в ответ, нагло ухмыляясь.
- Будет, будет. Дурдома полгода тебе будет, - сулит Рат. - Шура, перевяжи царапушки.
- Сам перевяжет. Была охота об него мараться, - швыряю клиенту на колени бинт. - Ну-ка, замотай, быстро!
- Тебе надо, ты и бинтуй! - продолжает изгаляться психопат.
Подхожу ближе, ударом пятки выбиваю у него из-под задницы стул, поднимаю за шкирку из лужицы натекшей на линолеум крови, куда он плюхнулся задом.
- Плохо понимаем?
Тот, не переставая злобно шипеть, обматывает кое-как запястье. Завязать кончики я все же помог.
- Вперед!
- Сейчас, штаны только переодену.
- Обойдешься, - толкаю с силой к двери, -- счастливо, мадам. Отдохните от своего сокровища.
Иду не спеша к автомобилю. Показушник плетется следом, что-то бормоча. Отпирая салон, различаю слова:
- Ну, обожди, гаденыш, попадешься ты мне!
Мой локоть воткнулся родимцу точно в солнечное сплетение. Охнув, клиент сложился пополам и тут же схлопотал по шее сцепленными вместе ладонями. Подождав, покуда он перестанет дергаться, я потянул его за сальную гриву, вынуждая встать, и точным пинком направил в, распахнутую дверь автомобиля.
- Еще раз пасть свою вонючую раскроешь - не обижайся, что тебя не предупреждали.
Подействовало. На подобных типов всегда замечательно действует - они только перед домашними выпендриваться хороши.
Люси из кабины качает головой укоризненно:
- Только поговорили, и нате вам... Звереешь, Шура?
Недоумевая, гляжу на доктора. Она кивает утвердительно:
- Звереешь...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
А картинка - стоит. А сердце - болит. А домой - хоть не иди. Стыдно изводить домашних своим непонятным им состоянием. Они беспокоятся, я молчу. Мне им сказать нечего. Угнетает. Они-то ни при чем!
Я здорово тобою искалечен,
Но я дышу. Я жив еще пока.
И постоянно, неотступно каждый вечер
Сжимает сердце лютая тоска.
Я прячу боль. Я вынужден скрываться. Я не хочу быть кем-то уличен. С тобой невыносимо расставаться, Ну почему ты не могла остаться? Похоже, я надолго обречен
Метаться в угол из угла тревожно И каждый день молить тебя: "Вернись!", Прекрасно зная - это невозможно. Должно быть, я живу. Но вряд ли это жизнь.
Не написал - выплакал...
Шума я старался по возможности не производить. Более не для того, чтобы меня не заметили в темноте, а чтоб самому суметь услышать возможное перемещение крадущегося клиента. Рат, кое-что различавшая в кромешном мраке (ее глаза куда как лучше моих на это пригодны), шепотком подсказывала, как обойти препятствия. Без этих указаний я давным-давно бы расшиб себе лоб о какой-нибудь косяк в путаном лабиринте комнат.
Чужое присутствие почувствовалось сразу. Не звук, не дыхание, а просто: кто-то есть. Отреагировала секундой позже и мышка, пискнув:
- Клиент на диване, прямо. У твоего плеча справа - выключатель. Попробуй - может, он пробки все же не вывернул. Только зажмурься сперва ослепнешь.
- Плевать. - Я хлопнул ладонью по стене. Огромная хрустальная люстра брызнула белым светом. Перед глазами поплыли яркие круги. Когда зрение восстановилось, на бархатном диване напротив сидел человек, подозрительно меня разглядывающий.
- Я "Скорую" не вызывал! - взвизгнул он истерично.
- Ага, - согласился я, - к тебе вызвали. Собирайся в темпе.
- Не буду!
- Будешь.
- Куда?
-А то не знаешь...
Пациент порывисто вскочил на красный бархат, срывая с ковра допотопный винчестер. Задергал рукоять, пытаясь загнать патрон в патронник. Я, не вынимая рук из карманов, тоскливо взирал на его телодвижения. Люси на плече завывала, топала и рвала мое ухо.
Сладив с ружьем, больной повернулся в нашу сторону, водя стволом вверх-вниз.
- Зря ты это затеваешь... - вздохнул я.
Клиент взглянул мне в глаза, открыл рот, чтобы что-то крикнуть, и тихо закрыл его. Не знаю уж, что он прочитал в моем взоре, но руки его понуро опустились, расслабли, обмякли, безвольно выпустили из пальцев приклад. Винчестер грохнулся на цветастое шерстяное покрытие пола.
- Напрыгался? - зевнув, поинтересовался я. - Ну, пошли.
Начальница была готова лопнуть, как полная ампула в печке, от гнева. Даже шерсть ее встала дыбом. Хвост наотмашь колошматил по жести капота.
- Шурка, я откажусь с тобой работать! Вали на линию вкалывать! Мне не нужен дохлый фельдшер! Труп мало того что воняет, так еще и ящик носить не может!
- Не может, говоришь... А я что делаю?
- Что ты сказал?!
- Ничего. Прости. Устал, наверное.
Я выловил из-за кислородного баллона склянку с виски. Скрутил пробочку. Сделал большой глоток, сплюнул на пол. Закрутив аккуратно, убрал на место. Закурил.
Мышка, насупясь, следила за моими манипуляциями. Дернула ушками:
- Не нравишься ты мне что-то последнее время, парень.
- Ты думаешь, я себе нравлюсь...
А сырая хмарь после твоего отлета на много дней сменилась ясным синим небом и почти летним ласковым теплом. Только не радовало меня солнышко становилось еще хуже. Да и обманчиво солнце осени - холодно уже ночами, и копится в низинах тяжелый сырой туман.
Недолго допекал я семью своим необъяснимым для них депрессивным -настроением после расставания с тобой - на дежурстве, возвращаясь из далекой областной больницы, въехал в такую вот густую пелену тумана, и он поглотил меня, унеся из мира моей семьи, из мира моей любви, моего пропавшего счастья...
Патрик нацелился выбивать дверь плечом, но, вовремя заметив, что она открывается наружу, одумался.
- Ну, что теперь? Уехать же мы не можем.
- Да уж куда тут уедешь! Зав. отделением персонально заявку давал, черт его дери вместе с его разлюбезным психом!
- Ладно, не мытьем, так катаньем.
Я сбегал в машину за автоматом, оставив Рат дозваниваться в полицию вызвать их опечатать после взлома квартиру. Стук вибрирующего в моих руках оружия и гуд металла замка под ударами пуль больше всего напоминали работу по асфальту отбойным молотком. Замок продержался недолго, лопнув с дребезжащим звоном, и пилот рывком распахнул дверь, едва не набив мне шишку.