- Я никуда с вами не пойду!
Опять "не пойду"! Третий за день! Да сколько ж это будет продолжаться?!
Окружающую нас грязь затхлого жилища душевнобольного затянула красная пелена. Ребристый кожух тяжелого ствола "песчаника" гулко хлопнулся мне в ладонь. Затрещал флажок предохранителя, опускаясь со стопора щелчок за щелчком:
Одиночные... Короткие очереди... Непрерывный огонь... Уперся в выступ ограничителя.
Указательный палец нащупал спусковой крючок. Почему он в сечении трехгранный? Разве плоский будет не удобнее? Мягко повел назад...
Я очнулся со страшной головной болью. Люси, шипя и извергая ругательства, щекотно бегала по моей башке, кутая ее в целый ворох бинта. Бумажного цвета больной с мокрыми между ног портками забился в угол, выпучив глаза и зажав коленями трясущиеся ладони уже закованных в железо рук. Не слишком отличающийся от него видом водитель шумно хлебал воду прямо из-под крана, отбивая на распылителе зубами чечетку.
Опираясь о стену, поднимаюсь. Замахиваюсь ногой, чтобы пнуть супостата.
- Оставь его, - вмешалась начальница, - он не виноват. Это Патрик.
- Как?! - задохнулся я.
- Шура, ты бы убил клиента. У нас не было выхода.
Я закашлялся. Патрик оторвался от крана. С лиловых его губ неопрятно падали хлорированные капли.
- Ш-Шура, г-госпожа Рат не права. В-вы не звереете. Вы уже озверели.
Похолодало. Сгорели яркие мотыльки листопада в осенних садах. Растопырили ребра скелеты озябших деревьев, покрывшись утренним серебром, потемнела трава. Лишь сирень у моего окна не сбросила лист, и он обвис зеленый под белым.
Жгли по первому снегу старые карты вызовов. И твои. И мои. Может быть, мы заполняли их, сидя друг против друга? О чем говорили мы, закончив писать? Как я смотрел на тебя? Что думал? Жгли...
Горький символ... Чей-то страх и боль, страдания и ужас смерти, килограммы человеческого горя летели по ветру клочьями жирной липкой сажи. Тысячи часов работы, неисчислимые версты дорог, океан бессонницы и усталости, ведра истраченных лекарств - все трещало в рыжем дымном костре.
В пепел превращались сотни чужих и наших судеб, обещаний, несбывшихся надежд. Жгли старые карты...
Толстые кипы бумаги горели плохо, сопротивлялись огню, пытаясь отсрочить неминуемую гибель, как пытается отсрочить смерть безнадежный больной, цепляясь из последних сил за каждый вздох, каждый удар сердца.
Несколько листочков, взмахнув опаленными крыльями, взлетели над пламенем. Я поймал один. В графе "вызов выполняли" стояло твое имя. Зачем-то сложив пополам, засунул, пачкая сажей халат, поглубже в карман.
Сколь же ты была мне необходима, оказывается! Даже и не представлял, что настолько. Похоже, все мое восприятие мира последние месяцы происходило -через розовые очки твоего присутствия. Тебя не стало, очки разбились, и мир предстал мне таким, каков он есть.
А он, оказывается, вовсе не светел и удивителен - напротив, скучен, грязен и убог. Как и прежде. Я не хочу, чтобы было так! Верните мне мои очки!
А чумазый механик, надзиравший за костром, швырял в огонь все новые и новые карты...
ГЛАВА ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ
Последний труп выглядел ужаснее всех предыдущих. Истерзанное худенькое тело окостенело скрючилось под стеной столярки.
Ее изнасиловали, использовав для этого включенную электродрель. Кабель черной змеей тянется из дверей мастерской, петляя по окровавленной земле. На длинном сверле инструмента намотаны пористые сине-красные лоскуты. Снова беременная... И срок был солидный - в каше перемолотых внутренностей видны части изрубленного в куски плода.
Смерть законстатировали без нас. Линейный автомобиль отогнан на пару десятков ярдов в сторону, из-за него слышатся звуки рвоты. Неудивительно, самого так и подмывает. Патрик благоразумно предпочитает изучать изоляторы на столбе электропередачи с противоположной стороны улицы.
Наше дело - только забрать урода. Его счастье, что попался в пригороде, - в деревне уже бы раздергали по частям. Даже обученные парни из бригады по борьбе с уличными беспорядками с трудом сдерживают натиск разъяренной толпы, выставив вперед коротенькие автоматы. Забрала шлемов опущены, на руках - щиты, и не зря. Из толпы летят палки и камни. Народ жаждет крови - похоже, уже все равно чьей. Огромная пожарная машина развернула к напирающим людям стволы водометов, готовая включить сбивающие с ног потоки, если полицейская цепь окажется смятой.
К нам бегом подлетает высокий жилистый офицер, крича:
- Психиатры? Слава богу, забирайте скорее.
На согнутой в локте руке его торчит дулом вверх пистолет-распылитель, от которого тянется гофрированный шланг к висящему сбоку емкому баллону с ярко-желтой маркировкой с изображением желудя.
Преступник валяется на земле в паре шагов от убитой им женщины. Вывернутые назад конечности скованы черными браслетами. Двое полицейских стоят над ним, держа в паре дюймов от грязной нечесаной головы стволы оружия. На их лицах явственно читается: "Ну побеги, побеги же! Ну дернись хотя бы!"
Можно не сомневаться - при первом же шевелении псих получит полную обойму в затылок. У полицейских тоже есть дети и жены.
Поднимаю клиента за шиворот на ноги. Лицо его окровавлено. Что, когда брали, зубы выбили? Мало.
- Парни, вам наручники вернуть?
- А вы как же?
- Да у нас свои есть.
- Хрен с ними, с железками. Некогда возиться, держи, - ко мне, весело блестя, полетел ключик.
Я перехватил его в воздухе и поволок ублюдка в транспорт. Толпа взвыла, подаваясь вперед. Офицер бросился туда, придерживая хлопающий по бедру баллон. Крикнул на бегу:
- Уезжайте быстрей!
Патрика не нужно было долго уговаривать - как только я зашвырнул убийцу на лавочку, он тронул автомобиль с места, экстренно набирая скорость. Даже не дождался, пока я закрою дверь салона. Пришлось это делать на ходу.
Люси выпрыгнула из моего кармана в кабину, пискнув:
- Паси, Шура. Не желаю его видеть.
Устроился на сидушке, вгляделся получше. Да, я был прав - знакомая морда. Тот самый, что бил в живот женщину прямо при мне.
- Ну, здравствуй, сучонок.
Подонок выпрямился, глаза его сверкнули.
- Несчастные! - возгласил он. - Как вы смеете мешать высшему промыслу?
Это он еще о чем?
- Я поставлен у врат Силы, дабы отворить их Великому Не вам, ничтожным, вставать на его пути. Зрите, грядет Хозяин во всей славе своей! Не удержать вам меня своими жалкими оковами! Хозяин уже вызволил меня из узилища, вызволит и вновь, дабы я служил Его воле.
- Кто ж твой хозяин?
- Вы, мелочь, зовете Его Сатаной. А имя ему - Люцифер, могучий демон, с кем не в силах совладать ваши мелкие божки.
- Это Сатана, значит, велит тебе мучить беременных баб?
- Молчи, убогий! Ребенок непорочен, а непорочным не место в Его великом царстве.
Грохнуть тебя, что ли, поганец? Я не на шутку задумался, как бы это мне подстроить извергу несчастный случай, чтобы выглядело поестественней. Ну, сдам я его в дурку. А если опять сбежит? Сбежит и примется за свое? И моя ведь жена была беременна. Даже трижды...
Жена. Дом. Дети. Мир, в котором где-то есть ты.
Что, если?..
А ведь может получиться. Напихать ему за пазуху взрывчатки, да и пусть лезет в Зеркало. Уж при моем-то психиатрическом стаже убедить его, что это дьяволо-угоднейшее дело, как два пальца... Не может он не быть внушаемым, не может. Ну просто обязан...
Вот, правда, Рой. Действительно парню на себя плевать. Он уже столько народа переправил к праотцам, что и свою жизнь ценит не дороже тех, им загубленных. Но Рой готов пойти на смерть ради того, чтобы освободить ВСЕХ пленников этого мира-ловушки. Он-то искренне считает, что, взорвав Зеркало, откроет двери любому желающему покинуть его.