— И как же? — поинтересовалась Мари.
Фредерик медлил с ответом.
— Я хочу создать то, что подарит людям радость, — ответил он осторожно. — Вложу их в музыку и танцы. Искусство учит людей творить добро. Оно делает их счастливыми. Я хочу, чтобы все были счастливы. Простите меня. Это звучит банально, и мне стыдно за себя. Но это мое мнение.
Анна подумала, что и сама рассуждала примерно в этом духе.
— Если Бог есть, — продолжил Фредерик, — то он сейчас смеется над нашими жалкими попытками решать людские проблемы — те самые, которые человечество не может решить уже не одно тысячелетие. Я с тобой согласен, Анна. И уверен, что эти деньги пойдут на добрые дела.
Мари обхватила себя руками.
— Я тоже думала, — призналась она. — О том же, что и ты, Фредерик. Что можно сделать людей счастливыми. И пришла к выводу: я никогда не была так счастлива, как когда мы с Дэвидом держали ресторанчик в Клифдене. Удовлетворение, которое я чувствовала, подавая вкусные блюда моим любимым посетителям, ни с чем не сравнится. Я была там намного счастливее, чем здесь, работая в офисе. Я хочу потратить деньги на ресторан. Вы мои лучшие друзья, и я знаю, что вы никогда не думали о собственной выгоде. Я не такая альтруистка, как вы. Но вы доказали мне, что мои желания тоже имеют право на существование. Вы научили меня быть собой.
Анна с Фредериком переглянулись. Они подумали об одном и том же: Мари редко вспоминала о жизни в Ирландии, разве что изредка роняла пару коротких мрачных фраз, не желая вдаваться в детали и отвечать на вопросы. Она ни разу не пригласила их в гости, пока жила там. Анне хотелось расспросить подругу, но она решила не торопить события. Мари сама все расскажет, когда придет время. Не стоит мучить ее вопросами.
Через пару дней Эльса Карлстен пришла к ним с большой сумкой, из которой достала три пухлых конверта. В каждом, по ее словам, лежало по пятьсот тысяч крон. Она добавила, что ей даже дом продавать не пришлось, хватило нескольких акций, о существовании которых она раньше и не подозревала.
— Если бы я знала… — вздохнула она и добавила, что им лучше самим решить, как объяснить все налоговой инспекции. Она скажет, что ей нужны были наличные на организацию похорон и на расходы по продаже дома.
Анна поразилась тому, насколько активной и сообразительной стала Эльса после смерти мужа. Она напоминала старинную чашу, которую хорошенько почистили от налета, и она снова засияла серебром. Анна спросила, не звонили ли ей из полиции. Эльса кивнула и поправила черную траурную шляпку с пером. Выглядела она очень элегантно, но рука, протянутая за кофе, подрагивала. Эспрессо с молоком и кардамоном. Как заказывали.
— Звонили. Сказали, что дело закрыто. Врачи провели вскрытие и, учитывая лекарства, которые он принимал, и наличие большой дозы алкоголя в крови, констатировали смерть от инфаркта.
В этот момент Юханна заглянула в дверь. Анна отметила ее чисто вымытые волосы. С каждым днем Юханна выглядела все более счастливой. Она извинилась за вторжение, нашла Анну глазами и сказала, что пришли двое клиентов и спрашивают, не занимается ли «Гребень Клеопатры» семейной терапией. Анна встала, заслонив собой конверты на столе, попросила передать, что можно зайти через полчаса, и закрыла дверь.
Эльса пригласила всех троих на похороны и распрощалась. Как только она вышла, все схватили свои конверты и спрятали. Фредерик теребил воротник рубашки. У него вырвалось: «Все закончилось. Закончилось», — повторил он, словно убеждая самого себя. Анна поняла, что он имеет в виду. Они получили деньги. Смерть Ханса Карлстена и вся эта абсурдная история остались в прошлом. Конец.
А для ее отца это только начало.
Глава четырнадцатая
Анна сидела на скамье и теребила в руках букет белых роз под монотонное бормотание священника. Церковь была красивая — белые стены, цветные витражи со сценами из жизни Иисуса, скромный алтарь с изящным подсвечником. Тут на всех нисходило умиротворение. Папе здесь бы понравилось, тогда как мама предпочла бы более аскетичную церковь на холме. «Тяжелыми трудами и тяжкими страданиями дается пропуск в рай», — примерно так она бы выразилась. А папа вздохнул бы и сказал, что неприлично уходить из храма сразу после начала проповеди.
Перед алтарем стоял простой гроб из темного дерева, украшенный скромным венком. Народу было мало. Анна перевела взгляд на передние ряды. Там сидели Эльса Карлстен и трое молодых мужчин, наверное, ее сыновья. Рядом — две женщины, видимо, их жены или подружки. Дети беспокойно ерзали на соседней скамье. Слева расположились несколько пожилых мужчин, возможно, коллеги покойного или соседи, а в самом последнем ряду — одинокий господин, который поздоровался с Анной еще во дворе.