ПОСВЯЩЕНИЕ АФРОДИТЕ
Мы — девять Дафновых книг, от Агафия. Наш сочинитель
Всех, о Киприда, тебе нас посвящает одной;
Ибо не столько о Музах печемся мы, как об Эроте,
Будучи все целиком оргий любовных полны.
Сам же он просит тебя за труды, чтоб дано ему было
Иль никого не любить, или доступных легко.
НОВЫЙ ПОЛЕМОН[155]
Взяв в образец Полемона, остригшего в сцене Менандра
Пряди роскошных волос грешной подруге своей,
Новый, второй Полемон окорнал беспощадной рукою
Кудри Роданфы, причем не ограничился тем,
Но, перейдя от комических действий к трагическим мукам,
Нежные члены ее плетью еще отхлестал.
Ревность безумная! Разве уж так согрешила девица,
Если страданья мои в ней сожаленье нашли?
Нас между тем разлучил он, жестокий, настолько, что даже
Видеть глазам не дает жгучая ревность его.
Стал он и впрямь «Ненавистным» за то. Я же сделался «Хмурым»,
Так как не вижу ее, «Стриженой», больше нигде.
* * *
Плакал я всю эту ночь, а когда рассвело и настало
Утро, утешившись, я очи сомкнуть захотел, —
Защебетали вокруг меня ласточки. Снова в страданья,
Сладостный сон отогнав, птицы повергли меня.
Очи совсем не жалеют себя, их сомкнуть не могу я,
А уже в сердце моем мысль о Роданфе опять.
О, перестаньте, болтуньи, завистницы птицы — не я ведь
У Филомелы язык этой отрезал рукой.
Итиса лучше оплачьте в горах и, на каменных ложах
Сидя, пролейте слезу вы об Удода судьбе.
Пусть хоть немного посплю, и сон мне, быть может, приснится,
Что обнимают меня руки Роданфы моей.
СОТРАПЕЗНИЦЕ
Я не любитель вина; если ж ты напоить меня хочешь,
Прежде чем мне поднести, выпей из кубка сама.
Только губами коснись, и уж трудно остаться мне трезвым,
Трудно тогда избежать милого кравчего чар.
Он поцелуй от тебя принесет ведь с собой, этот кубок,
Ласки, полученной им, вестником будет он мне.
* * *
— Что ты вздыхаешь, приятель? — Влюбился. — В кого же? — В девицу.
— Разве уж так хороша? — Да, хороша на мой взгляд.
— Где присмотрел ты ее? — На обеде одном, где на общем
Ложе я с ней возлежал. — Как же дела? На успех
Есть ли надежда? — О да, и большая, мой друг. Но открытой
Связи я с ней не ищу, жажду лишь тайной любви.
— Брака законного все избегаешь? — Узнал я наверно,
Что состоянье ее вовсе не так велико.
— Если «узнал», так не любишь ты, лжешь. Помраченный любовью,
Разве способен бы был правильно мыслить твой ум?
* * *
Прежде, бывало, она гордилась своей красотою,
Волны кудрей распустив, чванилась пышностью их;
И насмехалась все время надменно над нашей тоскою.
Ныне… в морщинах рука, прелесть былая ушла…
Груди висят и повылезли брови, глаза потускнели,
Губы лепечут теперь, шамкая, старческий вздор.
Я на тебя призываю Любви Немезиду — седины:
Судят правдиво они, кару спесивым неся.
ПАВЛУ СИЛЕНЦИАРИЮ ОТ АГАФИЯ, ЗАДЕРЖИВАЕМОГО ВНЕ ГОРОДА ЮРИДИЧЕСКИМИ ЗАНЯТИЯМИ
Здесь, зеленея, земля, вся в цветенье побегов, явила
Прелесть этих ветвей, щедро дающих плоды.
Здесь голосисто поют, укрываясь в тени кипарисов,
Матери, нежных своих оберегая птенцов.
Звонко запели щеглята, и горлица тихо воркует;
На ежевичном кусту выбрала место она.
Радость какая от них мне, когда я хотел бы услышать
Больше, чем Феба игру, голоса звук твоего.
Как бы двойное желанье меня охватило: хочу я
Видеть, счастливец, тебя, деву увидеть хочу
Ту, беспокойством о ком я вконец истомлен, но законы
Держат меня, разлучив с быстрой газелью моей.
ЖАЛОБА ЖЕНЩИН
Юношам легче живется на свете, чем нам, горемычным
Женщинам, кротким душой. Нет недостатка у них
В сверстниках верных, которым они в откровенной беседе
Могут тревоги свои, боли души поверять,
Или устраивать игры, дающие сердцу утеху,
Или, гуляя, глаза красками тешить картин.
Нам же нельзя и на свет поглядеть, но должны мы скрываться
Вечно под кровом жилищ, жертвы унылых забот.