Состоятельные классы Афин и их вождь, Никий, добились того, к чему они так давно стремились: программа Перикла была блестяще осуществлена; Афинская держава вышла из борьбы в общем невредимой. Уничтожить Спарту, опору консервативного элемента в Греции, эта партия не могла желать в собственных интересах, даже если бы это было возможно. Совсем другого мнения была, конечно, радикальная партия. С ее точки зрения, заключение мира должно было казаться большой ошибкой именно теперь, когда срок перемирия между Аргосом и Спартой истекал через несколько месяцев и когда в обоих демократических государствах, Мантинее и Элиде, возбуждение против Спарты достигло такой степени, что с уверенностью можно было ожидать кризиса в самом Пелопоннесском союзе.
Способ, которым были осуществлены условия мира, дал этой оппозиции новую пищу. Спартанское правительство действительно было готово исполнить обязательства, которые оно приняло на себя по договору, так как для него самого было очень важно получить обратно Пилос, Киферу и сфактерийских пленников. Поэтому в Спарте немедленно освободили афинских пленников и послали Клеариду, который по смерти Брасида заменил его во Фракии, приказ передать афинянам Амфиполь. Но Клеарид вовсе не хотел сыграть роль предателя по отношению к союзникам, освобождению которых от афинского ига он сам содействовал. Оправдываясь невозможностью сделать что-либо со своими слабыми силами против воли халкидцев, он ограничился тем, что ушел со своим войском из Фракии и вернулся в Пелопоннес. Таким образом, самое важное для афинян условие мира осталось мертвою буквой, и вследствие этого они, в свою очередь отказались очистить Пилос и Киферу или хотя бы только отпустить на волю сфактерийских пленников.
Немало затруднений причинили Спарте также ее собственные союзники. Ни одному государству эта война не стоила больших жертв, чем Коринфу, морская торговля которого в течение стольких лет была парализована афинской блокадой. А теперь мир не принес ему ни одной из тех выгод, ради которых он взялся за оружие: Потидея и Керкира оставались во власти Афин, и даже колонии Анакторий и Соллий не возвращались Коринфу акарнанцами. Поэтому коринфяне отказались принять мир и нашли поддержку у халкидцев во Фракии, которые решили ни в каком случае не давать согласия на уступку Амфиполя, ни снова платить дань афинянам. Беотийцы также не хотели слышать о мире и согласились только на перемирие с Афинами под условием заявлять о разрыве договора за 10 дней вперед.
Ввиду этого кризиса в недрах собственного союза Спарта не находила другого исхода, кроме еще большего сближения с Афинами. Здесь она встретила со стороны Никия полное сочувствие. Казалось, идеал Кимона был осуществлен; между обеими первенствующими державами заключен был оборонительный союз. Афины не могли дольше отказывать в выдаче сфактерийских пленников, и, таким образом, по крайней мере главное требование спартанцев было удовлетворено.
Эта перемена в лакедемонской политике только ускорила катастрофу в Пелопоннесе. Союз распался. Элида, Мантинея, Коринф, фракийские халкидцы отпали от Спарты и вступили в союз с Аргосом. Попытка привлечь и Тегею к этому союзу окончилась, правда, неудачей, и спартанцам удалось даже отнять у Мантинеи господство над Паррасией в южной части Аркадии; но в общем Спарта была теперь изолирована в Пелопоннесе. С Афинами также не удалось установить искренних отношений, несмотря на только что заключенный союз. Там отказывались — и с полным правом — очистить Пилос и Киферу, пока спартанцы не вернут Амфиполь и пока Коринф, Беотия и халкидцы не признают мира; между тем Спарте, при том опасном положении, в котором она находилась теперь, было не до того, чтобы силой оружия принудить эти государства к принятию афинских требований. Таким образом, переговоры с Афинами не повели ни к чему или, вернее, единственным результатом их было еще большее отчуждение между обеими союзными державами.
При таких условиях ближайшие выборы эфоров в Спарте поставили у кормила правления отчасти людей, принадлежавших к военной партии. Следствием этого было возобновление старого союза между Спартой и Беотией. Теперь и в Афинах снова усилилась оппозиция. Во главе ее стоял теперь Гипербол из Периоэд, подобно Клеону принадлежавший к торговому классу и игравший уже в течение нескольких лет видную роль в Народном собрании и суде. После Клеона это был самый ненавистный человек для состоятельных и образованных классов, и позже он пал жертвою этой ненависти во время олигархической реакции 411 г. Рядом с ним стоял человек совсем иного рода, Алкивиад, сын Клиния из дема Скамбонид, близкий родственник Перикла, в доме которого он воспитывался, рано лишившись отца. Его знатное происхождение, большое богатство, красивая наружность и замечательные умственные способности скоро сделали его „львом" афинского общества, в котором он задавал тон и которое всегда было готово подчиняться его прихотям. Перед ним открывался путь к блестящей политической карьере, какая выпадает на долю немногих; но при всех своих выдающихся военных и дипломатических талантах он был слишком своенравен и легкомыслен для роли государственного человека, и его политическая деятельность не имела прочного успеха и не принесла счастья его родному городу. Как раз теперь ему исполнилось тридцать лет, и он, следовательно, вступил в тот возраст, когда имел право добиваться высшей государственной должности — стратегии. Следуя традициям своей семьи, он примкнул к крайней демократии, и при недостатке военных талантов в рядах последней его приняли здесь, разумеется, с распростертыми объятиями, как мало он ни был похож на народного вождя.