Но масса образованных людей имела совершенно иные идеалы. Как хороши были времена отцов и дедов в сравнении с грустным настоящим! Не проще ли всего возвратиться к порядкам тех времен? Аристофан и вообще аттическая комедия без устали прославляли доброе старое время — время марафонских бойцов; Эвполис в одной из своих пьес вызывал из Гадеса великих государственных мужей прошлого и заставлял их сурово бичевать живущее поколение. Даже Перикл, который так много сделал для окончательного торжества радикальной демократии и который поэтому при жизни был предметом ожесточенных нападок, уже через несколько лет после своей смерти представлялся убежденным консерваторам в идеальном свете. Правда, люди этой эпохи имели очень смутные понятия относительно того, что представляла собою конституция доброго старого времени; ввиду этого каждый мог рисовать себе эту конституцию сообразно своему идеалу. И действительно, этим средством сплошь и рядом пользовались в интересах партийной борьбы. Характерным образчиком подобной реконструкции является изображение драконовского строя, которое, следуя, без сомнения, какому-нибудь сочинению из эпохи Пелопоннесской войны, дает Аристотель; оно в общем соответствует тем требованиям, которые выставлялись зажиточными классами Афин во время политического переворота 411 г. и которые действительно на короткое время были осуществлены Фераменом после падения Четырехсот (см. ниже, глава II). Таким же образом спартанские консерваторы, в противовес революционным стремлениям, старались освятить существующий строй тем, что представляли его в его настоящем виде созданием Ликурга. Напротив, Солона, считавшегося основателем афинской демократии, изображали бессовестным демагогом, который будто бы воспользовался своим положением, чтобы обогатить себя и своих друзей путем земельной спекуляции. Демократы, разумеется, не оставались в долгу, и, таким образом, разгорелась ожесточенная литературная полемика. Естественным ее последствием было стремление решить спор путем изучения законодательных памятников. Первым, кто указал на необходимость подобных изысканий, был, по-видимому, софист Эрасимах, и его мысль нашла исполнителей. Во время олигархического переворота 411 г. в Афинах было решено разыскать в архиве Клисфеновские законы, чтобы они могли послужить материалом для реформы государственного строя.
Таким образом, от политической полемики получило свое начало научное исследование истории учреждений, которое затем уже никогда не могло вполне освободиться от признаков этого своего происхождения. Отсюда, естественно, перешли к критике существующих политических форм. Такую критику для Афин и Спарты дал Критий, и еще до нас дошел трактат одного афинского олигарха времен Пелопоннесской войны, где автор доказывает, что государственный строй Афин, по существу совершенно негодный, превосходно приспособлен к выгоде неимущей толпы, что преобразование его невозможно и революция изнутри не имеет никаких шансов на успех. Этим автор кончает свое рассуждение; разумеется, он в Афинах не решился высказать, какими средствами можно было бы ниспровергнуть демократию.
При таком положении вещей зажиточным классам в данную минуту не оставалось ничего другого, как по возможности обороняться против злоупотреблений народовластия. И вот состоятельные люди соединяются в „товарищества с целью влиять на выборы и защищать друг друга против произвола в судах". Сами по себе эти союзы отнюдь не были направлены против существующего строя; это доказывается, между прочим, тем обстоятельством, что они существовали совершенно беспрепятственно, несмотря на болезненно чуткую подозрительность народа против всего, что хотя бы отдаленно напоминало олигархические стремления; однако подобная организация в случае надобности отлично могла быть приспособлена для революционных целей.