Между тем в Афинах мрачные предсказания Демосфена и его друзей вызвали панику; народу уже мерещилось, что войско Филиппа подступает к границе Аттики, и потому решено было для безопасности перевести в город население открытых деревень со всем его движимым имуществом. Однако очень скоро обнаружилось, что эти опасения были совершенно напрасны; Филиппу и в голову не приходило нарушать подтвержденный клятвою мир; напротив, он прислал письмо афинским гражданам, где оправдывал свой образ действий в Фокиде.
Несмотря на это, в Афинах все еще не могли решиться признать совершившийся факт. В конце лета этого года должны были праздноваться Пифии; решено было справить празднество на этот раз с особенной пышностью под председательством самого Филиппа. Со всей Греции стеклись участники к играм — только Афины не прислали обычного посольства. Это был формальный протест против принятия Филиппа в амфиктионию, и царь не намерен был молча проглотить оскорбление. Ему стоило дать знак, и против Афин вспыхнула бы священная война, и он вступил бы в Аттику во главе союзной армии амфиктионов, потому что общественное мнение в Фессалии и Беотии было в высшей степени раздражено против Афин из-за помощи, оказанной ими фокейцам, а в Аргосе, Мегалополе и Мессене Афины ненавидели как союзника Спарты. Однако Филипп не хотел доводить дело до крайности; он все еще не терял надежды достигнуть искреннего соглашения с Афинами. Поэтому он ограничился тем, что отправил в Афины посольство с требованием удовлетворения.
Однако немногого недоставало, чтобы все-таки вспыхнула война. Толпа в Афинах была доведена радикальными крикунами до крайнего озлобления против Филиппа, Эвбул и остальные вожди умеренной партии потеряли всякое влияние, Эсхин принужден был сойти с трибуны при буйных криках собрания. Тогда перед народом выступил Демосфен. Он более всех содействовал усилению в Афинах нерасположения к Филиппу, но он был достаточно проницательным политиком, чтобы понять, что он хватил через край и что теперь во что бы то ни стало необходимо сохранить мир. И действительно, благодаря своей популярности и своему красноречию он сумел убедить народ, что не стоит из-за „тени в Дельфах" вовлекать Афины в войну с половиной Эллады. Итак, Филипп был признан членом Совета амфиктионов, и отныне Афины снова стали посылать своих делегатов на собрания в Дельфах и у Фермопил. Опасность была устранена — правда, ценою нового унижения, которого при некотором благоразумии можно было избегнуть.
Филипп достиг всего, ради чего он взялся за оружие. Он владел Фермопилами, т.е. воротами в Среднюю Грецию, перед которыми афиняне шесть лет назад преградили ему путь. Отныне он каждую минуту мог в случае надобности двинуть свои войска в Беотию или Аттику. Разрушение фокейского разбойничьего государства, чего Фивы не сумели добиться путем десятилетней борьбы, было достигнуто без единой битвы. Афины были унижены; они принуждены были уступить по всем спорным пунктам. В Совете амфиктионов Филипп, как владыка Македонии и Фессалии, располагал большинством голосов; и если до сих пор этот совет политически имел ничтожное значение, то под руководством такого государственного человека „тень в Дельфах" должна была облечься в плоть. Если со времени своих побед над Ономархом и Олинфом Филипп был неограниченным властелином Северной Греции, то теперь он приобрел руководящее влияние и в Средней Греции. Он уже теперь был, без сравнения, самым могущественным государем эллинского мира; теперь он мог приступить к осуществлению более высокой цели — к объединению всей нации под своим главенством.
(обратно)