Те крайние демагоги, которые были виновниками сицилийской экспедиции, — Пейсандр, Андрокл, Демострат и их товарищи — потеряли теперь, конечно, всякое влияние. Мало того, общество начало приходить к убеждению, что неограниченная демократия, какую установили Эфиальт и Перикл, вообще не в состоянии вывести государство из предстоявшего ему кризиса; оно сознало необходимость укрепить правительственную власть в противовес изменчивому большинству Народного собрания. Результатом этого переворота в общественном мнении была реформа государственного устройства. Высшим правительственным учреждением была сделана Коллегия десяти пробулов, которые были избраны Народным собранием из среды пожилых испытанных людей и на которых возложена была большая часть обязанностей, лежавших со времен Клисфена на Совете. Высшее управление финансами также было отнято у Совета и передано новому учреждению, Коллегии пористов. Во внутреннем управлении решено было соблюдать крайнюю бережливость; однако главной язвы бюджета, жалованья гражданам за исполнение политических и судебных обязанностей, еще не решились коснуться.
Одновременно с этой реформою предпринято было преобразование податной системы. Подати союзников уже в 424 г. были увеличены до такой меры, что о дальнейшем повышении их нельзя было думать, особенно в данный момент, когда держава колебалась в своих основах. Поэтому решено было совершенно уничтожить их и заменить пятипроцентною пошлиной со всех товаров, ввозимых и вывозимых из гаваней союзного государства. От этой меры ожидали прежде всего увеличения государственных доходов; другое преимущество новой системы заключалось в том, что она устраняла насильственное взыскание недоимок, которое более всего другого возбуждало ненависть союзников против афинского владычества. Так как взимание пошлин всюду отдавалось на откуп подрядчикам, то реформу удалось провести без большого труда; единственное отличие нового порядка от старого состояло в том, что сбор отдавался теперь на откуп от лица государства. Это был, конечно, важный шаг со стороны Афин по пути к объединению государства; но при данном положении дел были бы уместны еще гораздо более решительные меры. Во всяком случае эта система оказалась удобною, потому что, когда во время Коринфской войны Афины принялись восстановлять распавшуюся державу, они вернулись не к системе податей, а к системе портовых пошлин.
Между тем Афинское государство начало распадаться. Важнейшие острова — Эвбея, Лесбос и Хиос — тайно отправили послов к Агису в Декелею или прямо в Спарту и заявили о своей готовности отпасть, как только у их берегов покажется пелопоннесский флот. В Спарте решено было прежде всего протянуть руку Хиосу, присоединение которого, ввиду значительности его флота и богатства финансовых средств, представлялось особенно важным. В Коринфе снаряжена была эскадра в двадцать одну триеру, предназначенная для отправки к Хиосу, но коринфяне наотрез отказались выйти в море до окончания предстоявших Истмийских празднеств. Благодаря этому в Афинах узнали о замыслах врагов, и когда пелопоннесцы, наконец, отплыли, они были встречены не менее сильным афинским флотом и принуждены искать убежища в Пирее, уединенной гавани на границе между Коринфом и Эпидавром. Здесь они подверглись блокаде со стороны афинян.
Тем временем из Лаконии отправилась прямо к Хиосу эскадра в пять кораблей под начальством спартанца Халкидея. Его появления в гавани было достаточно, чтобы город перешел на сторону пелопоннесцев (около середины лета 412 г.); Эрифры, Клазомены, Теос тотчас последовали примеру могущественного соседа. Экипаж пелопоннесских кораблей остался на Хиосе в качестве гарнизона: сам Халкидей с 25 хиосскими кораблями отплыл дальше, к Милету, и склонил его также к отложению, между тем как другая хиосская эскадра, поддерживаемая сухопутным войском, заставила примкнуть к восстанию соседние с Теосом города Эры и Лебедос. Затем 13 хиосских кораблей отправились к Лесбосу, где оба главных города, Метимна и Митилена, тотчас же перешли на их сторону; то же самое сделали и Кима, и Фокея на противолежащем Лесбосу материке.
Наконец, к союзу против Афин примкнула теперь и Персия. Отношения между обеими державами никогда не были хороши, а в последние годы еще значительно ухудшились. Дело в том, что малоазиатские сатрапы воспользовались войною Афин с Пелопоннесом для расширения пределов своего господства в Ионии; еще в 430 г. Колофон был взят персами, а во время Сицилийской войны к ним перешел, по-видимому, Эфес. Персия вступила в переговоры и со Спартою, однако безуспешно. С другой стороны, афинское правительство оказало поддержку восстанию сатрапа Писсуфна против персидского царя, а затем, после подавления мятежа, взяло под свою защиту сына Писсуфна, Аморга, который бежал в Ясос вблизи Милета. Теперь сицилийская катастрофа, казалось, давала Персии возможность осуществить ее старые притязания на греческие прибрежные города в Малой Азии. Немедленно, еще зимою 413/412 г., Фарнабаз, сатрап Фригии при Геллеспонте, и Тиссаферн, новый сардский сатрап, завязали переговоры со Спартою и, как только Милет перешел к пелопоннесцам, Тиссаферн именем царя заключил с ними союз. Пелопоннесцы признали право царя на все области, принадлежавшие раньше ему самому и его предкам; царь со своей стороны обязался платить жалованье действовавшему в азиатских водах пелопоннесскому флоту впредь до окончания войны с Афинами. Таким образом, пелопоннесцы сразу избавились от всяких финансовых забот — правда, ценою выдачи азиатских греков варварам. Но об этом пелопоннесцы мало беспокоились; напротив, они заключали договор с заднею мыслью отнять у персов их добычу, как только покончат с Афинами. Однако, и Спарте пришлось убедиться, что, вызвав духов, их не всегда бывает легко прогнать обратно. Пример, поданный Спартою, нашел среди ее врагов немало подражателей; таким образом, Милетский договор оказался первым звеном в той роковой цепи событий, которая в течение немногих десятилетий должна была сделать царя Персии верховным судьею во всех греческих делах.