Спрашивалось, как быть дальше. Положение самосских демократов между пелопоннесским флотом, с одной стороны, и афинскими олигархами, с другой, было невыносимо. Спасения можно было ждать только от одного человека — от Алкивиада. Поэтому его призвали в Самос и избрали в стратеги, что при выдающихся способностях Алкивиада было равносильно назначению его главнокомандующим флотом. Хотя союз с Тиссаферном, на который рассчитывали афиняне, и теперь не осуществился, однако сатрап снова стал менее усердно помогать пелопоннесцам и — что было важнее — отправил назад финикийский флот в 147 триер, который уже дошел до Аспенда в Памфилии и появление которого в Эгейском море, вероятно, неминуемо повлекло бы за собою гибель Афин.
Теперь афинское правительство решило войти в соглашение с флотом, и Алкивиад не отверг протянутой руки. Благодаря его влиянию экипаж отказался от намерения идти на Пирей, что повело бы к потере всех афинских владений в Ионии и на Геллеспонте. Он даже изъявил готовность признать олигархию 5000, но с тем условием, чтобы был восстановлен Совет пятисот избираемых по жребию и устранено правительство четырехсот.
Это предложение возымело свое действие в Афинах. Умеренные члены правительственной коллегии были готовы принять условия Алкивиада; Антифон же и его ультраолигархические друзья зашли так далеко, что для них уже не было возврата. Но они понимали, как шатко их положение, и обратились к последнему средству, которое еще могло спасти их, — к соглашению со Спартою во что бы то ни стало. Мирные переговоры были начаты еще тотчас после водворения олигархии, но они потерпели неудачу вследствие тяжести условий, которые сочла возможным поставить Спарта, пользуясь благоприятным политическим положением: теперь Антифон готов был на все согласиться и даже пожертвовать независимостью государства, лишь бы сохранить олигархию. Конечно, не было никакой надежды добиться согласия на эти условия со стороны граждан или по крайней мере большинства членов Совета; поэтому нужно было принять меры, чтобы в случае надобности осуществить этот план наперекор воле народа. С этою целью правительство приступило к укреплению косы Этионеи, которая господствует над входом в Пирей и обладание которой давало олигархам возможность во всякое время впустить в гавань пелопоннесский флот и, таким образом, без сопротивления предать Афины во власть неприятеля.
Но этим олигархия только ускорила свое собственное падение. Укрепление Этионеи возбудило всеобщее подозрение, и один из наиболее влиятельных членов правительства, стратег Ферамен, стал во главе оппозиции. Фриних, один из крайних олигархов, был убит на рынке, и убийца не был разыскан. Когда вслед затем у Эгины появился пелопоннесский флот, среди гоплитов в Пирее вспыхнул открытый мятеж. Разрушив этионейское укрепление, гоплиты двинулись к городу. Однако ни одна из сторон не решилась довести дело до крайности; заключен был договор, в силу которого правительство обязывалось составить, наконец, список пяти тыс. граждан, облекавшихся отныне политическими правами. Собрание этих пяти тыс. должно было из своей среды избрать новый совет, дабы государство вернулось к законным порядкам.
Все эти события, конечно, сильно тормозили военные операции, и противники не замедлили извлечь из этого свои выгоды. Еще зимою, во время приготовлений к олигархическому перевороту, подвластный Афинам город Ороп, на северной границе Аттики, вследствие измены перешел в руки беотийцев. С наступлением весны (411 г.) спартанец Деркилид с небольшим отрядом двинулся сухим путем из Милета к Геллеспонту, где Абидос и Лампсак тотчас передались ему. Правда, последний город был скоро снова покорен афинянами, которые, получив известие об этих событиях, пришли с Хиоса с 24 кораблями. Но ради этого пришлось снять блокаду Хиоса; только Дельфиний был по-прежнему занят афинянами. Когда затем летом в Геллеспонте появилась пелопоннесская эскадра из десяти триер, от Афин отложилась и Византия, имевшая важное значение, и ее примеру тотчас последовали соседние города Калхедон, Селимбрия, Перинф и Кизик.