Карфагеняне также не решались напасть на Сиракузы. Еще во время осады Акраганта в их войске появилась чумная эпидемия, жертвою которой пал сам главнокомандующий Ганнибал; теперь чума возобновилась с удвоенной силой. При этих условиях Гимилькон, принявший после смерти Ганнибала начальство над войском, не мог и думать об осаде такой сильной крепости, как Сиракузы, — тем более что приближалась зима. Поэтому он начал переговоры, и Дионисий пошел навстречу его предложениям. Был заключен договор на условиях сохранения каждой стороной ее территориальных приобретений. Завоеванные греческие города должны были остаться во владении Карфагена, а изгнанные граждане — вернуться на свои места и платить дань в качестве подданных; элимийцы и сиканы также должны были признать над собою власть Карфагена. Дионисий был признан сиракузским тираном; сикелам обеспечена была независимость, точно так же и греческим городам в восточной части острова, — Мессене, Наксосу, Катане; Леонтины. соединенные с 423 г. с Сиракузами, снова были восстановлены в правах самостоятельной общины. Камарина, Гела и Акрагант были, насколько розможно, вновь отстроены; в области разрушенной Гимеры карфагеняне еще два года назад основали военную колонию Фермы, в которую теперь были приняты все уцелевшие гимерийцы.
В то время как великая западная демократия превратилась, таким образом, в военную монархию, великая восточная демократия также быстро приближалась к падению. Одно время казалось, что и здесь восторжествует монархический строй. Если Афины справились с последствиями сицилийской катастрофы и с отложением своих союзников, если они вернули себе господство на Эгейском море, то этими успехами они в значительной степени были обязаны военным талантам Алкивиада. Он с 411 г. стоял во главе флота, избранный на этот пост не афинским народом, а экипажами самого флота, и поэтому свободный от всякой ответственности перед отечественными властями; фактически он в течение всего этого периода был диктатором большей части Афинского государства. Теперь, когда покорение Геллеспонта было закончено, — ему был открыт, казалось, и путь к господству над самими Афинами. Весною 407 г. он заставил народ избрать себя в стратеги и, получив известие о своем избрании, совершил при ликовании толпы свой въезд в родной город, который он покинул восемь лет назад во главе снаряженного в Сицилию флота (конец фаргелиона, май 407 г.). С его прибытием всякая оппозиция умолкла; с него торжественно было снято религиозное проклятие, тяготевшее над ним со времени процесса об оскорблении мистерии, и постановлением Народного собрания ему даны были неограниченные полномочия для ведения войны.
Казалось, цель была достигнута; оставалось сделать еще последний шаг, и друзья, как и враги, ожидали, что этот шаг будет сделан. Избрание в стратеги и возвращение в Афины имели смысл лишь в том случае, если Алкивиад решил ниспровергнуть существующий порядок, чтобы занять в Афинах такое же положение, какое он занимал до сих пор во флоте. Иначе возвращение в Афины было серьезной политической ошибкой, так как этим шагом Алкивиад только лишал себя принадлежавших ему до тех пор полномочий, не получая взамен их никакого существенного вознаграждения. В самом деле, та же самая народная воля, которая сегодня возвысила его до величайших почестей, могла завтра свергнуть его, пока он опирался только на изменчивое большинство Народного собрания. И весьма вероятно, что он добился бы власти, если бы у него хватило смелости протянуть руку за ней. Действительно, в Афинах все были убеждены в том, что успешное окончание войны возможно только под управлением Алкивиада, а достаточные классы, и особенно все те, кто был замешан в олигархическом движении, приветствовали бы тиранию как избавительницу от господства черни, которое все более утверждалось в Афинах при управлении Клеофона.