К сожалению, специальной сводки по раннему импорту греческих изделий в Скифию мы до сих пор не имеем, а дать ее в порядке нашего изложения нет никакой возможности.
Ограничимся поэтому только несколькими замечаниями по этому вопросу.
Во-первых на западе, в Приднепровье, греческие изделия VI в. проникают до Подолии, до Киевщины, по-видимому до южных районов Черниговщины. Среди привозных вещей мы имеем целый ряд ранних, первой половины и середины VI в., представленных опять-таки предметами роскоши. В числе их можно, например, указать на ранний коринфский арибалл из кургана на Лысой горе близ Лубен, почему-то не упоминаемый ни в одной из сводных работ по Скифии, кроме статьи А. А. Спицына[119]. К концу VI в. относится появление среди импорта таких предметов, как греческие амфоры для вина, а также и некоторые ювелирные изделия, часть которых, возможно, доставлялась греческими торговцами, хотя и не являлась изделиями греческих мастеров. К числу последних можно, вероятно, отнести предметы, найденные вместе с греческой амфорой второй половины VI в. в кургане у с. Емчеха б. Киевской губернии[120]. Здесь обнаружен серебряный браслет с золотыми львиными головками на концах и пара золотых серег или наушных украшений, в виде круглого золотого щита со скульптурной львиной головкой — умвоном посредине. По характеру работы, форме предметов и изобразительным элементам на них, можно думать, что они относятся не к собственно-ионийскому производству, а скорее к малоазийским изделиям лидийского, фригийского и т. п. происхождения[121]. То обстоятельство, что в Ольвии найдено 5 пар подобных же серег[122], несомненно, указывает на путь, по которому эти вещи проникли в Скифию, но отнюдь не доказывает еще их греческого, ионийского происхождения, как полагал, хотя и без особой уверенности, Б. В. Фармаковский.
Во-вторых, следует остановиться на некоторых ранних греческих изделиях, найденных в Прикубанье, в группе Келермесских курганов.
В числе этих вещей находится ряд изделий из серебра, как, например, золоченое зеркало и ритон ранней ионийской работы, относимые Шефольдом ко 2-й четверти VI в.[123] К этой группе можно присоединить сохранившийся в отдельных обломках неизданный серебряный сосудик Краснодарского музея с изображениями быков, хищников (?) и астральных знаков. Последний по стилю своих изображений является ионийским или малоазийским и, возможно, несколько более архаичным, чем оба предмета из Келермеса. Сосудик этот найден в музее в фондах дореволюционного времени, и место находки его остается неизвестным.
В отношении этих ранних вещей можно говорить с уверенностью о проникновении их на Кубань еще до основания греческих колоний на Боспоре. Следовательно, остается нерешенным лишь вопрос, можем ли мы в них видеть результат доколониальной торговли греческих купцов, доставлявших свои товары на Боспор, или же эти предметы могли попасть на Кубань вместе с вещами восточного происхождения сухопутным путем из Закавказья или из бывших урартских областей, где торговые сношения с греческими городами южного Причерноморья должны были установиться еще в VII в.[124] Обе эти возможности мы должны иметь в виду, хотя вторая и кажется более вероятной. За возможность использования морского пути говорит между прочим факт находки восточных вещей в станице Крымской, т. е. вблизи удобных Новороссийской и Анапской бухт, о чем мы упоминали выше.
Несколько более поздние греческие изделия, вроде бронзовой ручки котла в виде оленя из Ульского аула[125] и чернофигурных ваз из Ульского же аула и из Воронежской станицы, могли попасть на Кубань уже через посредство вновь возникших греческих колоний на Тамани.
Наконец, третий вопрос, на котором нам следует остановиться, касается распределения импортных греческих вещей VII–VI вв. в степях Восточной Европы. Мы можем совершенно определенно наметить три района, в которых этот импорт распространялся.
Первый и самый обширный из этих районов связан с северо-западным побережьем Черного моря и охватывает правобережную Украину и часть левобережья, вплоть до лесостепной полосы на севере. Второй район обнимает Керченский и Таманский полуострова и Прикубанье, примерно до поворота Кубани на запад у г. Крапоткина. Третий район — Подонье — отличается наиболее слабой насыщенностью греческими вещами. Чрезвычайно любопытным является то обстоятельство, что греческие изделия концентрируются во всех этих районах, с одной стороны, в непосредственной близости греческих поселений ка побережье, а с другой — в глубине страны, на большом удалении от моря — на Киевщине и Полтавщине, в Закубанье и на среднем течении Кубани. Менее отчетлива картина на Нижнем Дону. Такое распределение находок свидетельствует, вероятно, не только о наличии в указанных районах сложившихся культурных очагов, но, возможно, также и о характере хозяйственного использования территории местными племенами скотоводов-кочевников (на Дону), полукочевников (на Кубани) или оседлых (на Киевщине и Полтавщине). Надо думать, что кубанские «скифы» зимовали в долине Кубани и прилегающих местностях, а летом выходили со своими стадами в горы западного Кавказа. Донские племена, по предположению А. А. Миллера[126], зимовали в долине нижнего Дона и в его дельте, а летом кочевали вверх по реке на север. Такая же картина, вероятно, была на левобережье нижнего Днепра, тогда как на Киевщине и Полтавщине оседлые поселения скифских племен, по-видимому, находились в районе южной границы лесостепи, где длинной полосой от Подолии до Харьковщины тянутся ранние скифские городища, в числе их знаменитое Вельское — на востоке и упомянутое выше Немировекое — на западе. Летние кочевки табунов и стад этих племен совершались, вероятно, на юг, в степь, где они неизбежно встречались с прибрежными племенами.
Таким образом в целом можно говорить о концентрации находок в предположительных районах постоянного обитания (или зимовок) местных племен.
X. Расширение греческой колонизации в V веке
Нам остается рассмотреть, как развивался процесс греческой колонизации в дальнейшем, уже в V в., когда в сферу его воздействия были вовлечены остальные районы северного Причерноморья, первоначально не привлекавшие греческих поселенцев.
Прежде всего следует коснуться вопроса о Херсонесе, последнем по времени основания из игравших позднее ведущую роль греческих городов в северном Причерноморье. Расположенный в области тавров, этот город возник лишь в последней четверти V в. (около 422–421 гг. до х. э.), что можно считать доказанным после специального исследования А. И. Тюменева[127].
Поводом для переселения сюда колонии из Гераклеи Понтийской (и с Делоса) послужили события Пелопонесской войны. Однако вряд ли есть причины сомневаться в том, что целью основания колонии и в случае Херсонеса являлась торговля с местным населением[128]. Если же стать на эту точку зрения, то на первый взгляд непонятным может показаться, почему именно этот район, занимающий исключительно благоприятное и важное положение на черноморских морских путях, так поздно привлек греков-колонистов.
Разъяснение этого вопроса, как нам и кажется, возможной только при учете состояния местного населения в рассматриваемое время. Все, что мы знаем о таврах по греческим источникам раннего времени, рисует их нам как племя дикое, негостеприимное, несомненно, более отсталое в своем развитии, чем степные скифские племена[129]. Эти исторические сведения дополняются и археологическими памятниками, показывающими, что в VI–V вв. до X. э. племена юго-западного Крыма значительно отставали в культурном отношении от своих соседей в крымской степи. Пока очень недостаточно изученные, эти памятники, представленные, главным образом, погребениями в каменных ящиках, отличаются архаическим характером мегалитической конструкции, коллективными захоронениями в скорченном положении, отсутствием показателей имущественной и социальной дифференциации и другими признаками, характерными для ранних ступеней эпохи варварства.
119
119 Труды VIII Археол. съезда, т. IV, М., 1897, табл. LXXXII; хранился после 1917 г. в Полтавском музее. Ср. А. А. Спицин, Скифы-пахари ИАК, вып. 65, 1918, стр. 121. По классификации Humfry Payne, данной в его монографии Necrocorinthia, Oxford, 1931, арибалл датируется годами 625–600 (Early Corinthian), или 600–575 (Middle Corinthian).
120
120 Б. В. Фармаковский, Архаический период в России, MAP, 34, 1914, табл. XII, 7–8 (браслет), IX, 6–7 (серьги) и рис. 4 на стр 31 (амфора). Ср.: Археол. Изв. и Заметки, I, 1893, стр. 19–20.
121
121 К браслету из Емчехи наиболее близкую аналогию представляет бронзовый браслет, обтянутый серебром, с золотыми львиными головками на концах, найденный в Камейросе на о. Родосе: Marshall, Catalogue of the Jewellery in the Britisk Museum, 1911, табл. XIII, № 1205, Сходные браслеты оттуда же: № 1204, 1206, 1207 на той же таблице. Близкие, хотя и несколько более поздние браслеты имелись и в собрании Нелидова, см. Pollak, Klassisch-antike Goldschmiedearbeiten im Besitze… von Nelidow in Rom Leipzig, 1903, табл. XVII., № 400 и № 402.
123
123 Schefold, Der skythische Tierstil, ESA, XII, 1938, стр. 9. Об отсутствии в Келермесских курганах греческой керамики и несостоятльности их датировки второй половиной VI в. см. мою статью „Моздокский могильник в ряду памятников Северного Кавказа" в сб. „Моздокский могильник" изд. Эрмитажа, 1940, стр. 37–38.
124
124 Ростовцев, Скифия и Боспор, 1925, стр. 333 (Skythien und der Bosporus, 1931, стр. 297) указывает, что келермесские ритон и зеркало скорее проникли через южное Причерноморье, чем через Ольвию или Пантикапей. Об урартских бронзовых изделиях в Греции и Этрурии, свидетельствующих о ранних торговых связях, см.: Lehmann-Haupt, Armenien einst und jetzt, II, 2, Berlin, 1930, стр. 539; E. Herzfeld, Khattische und chaldische Bronzen, Janus, I, Wien, 1921, стр. 145 слл.
125
125 Известия Росс. Акад. ист. матер, культуры, т. II, П., 1922, стр. 193–203, табл. 15, ручка датируется началом VI в.; Sсhеfоld, указ. соч., стр. 14 — самым его концом.
126
126 Незаконченное и неизданное описание курганного могильника у ст. Елисаветовской в Донской дельте (рукопись приблизительно 1931–1933 гг.).
127
127 А. И. Тюменев, Херсонесские этюды, ВДИ, 1938, № 2 (3), стр. 245–264; С. А Жебелев, Возникновение Херсонеса Таврического ДАН-В, 1930, № 9, стр. 157–162.
128
128 E. Н. Minns, указ. соч., стр. 440, отмечает, что первоначальное заселение Херсонеса, в отличие от всех остальных колоний, возможно не было связано с торговыми целями.
129
129 Последняя сводка дана в статье В. Н. Дьякова, Древняя Таврика до римской оккупации. ВДИ, 1939, № 3 (8), стр. 72–86.