Что касается проникновения в северное Причерноморье изделий южнокавказского происхождения, то все соответствующие находки относятся к самому концу рассматриваемого периода (к VII в.) и будут нами разобраны ниже.
Таким образом, мы можем констатировать, что в период, обнимающий примерно XI–VII вв. до х. э., племена северного Причерноморья поддерживают меновые и торговые связи со своими соседями как на юго-западе, так и на юго-востоке. Мы видим, что, помимо использования сухопутных путей, связывающих северное Причерноморье со всеми смежными областями, все большее значение приобретают черноморские каботажные пути, связывающие Босфор и Фракию с устьями Буга и Днепра, Колхиду, Кубань и Крым с тем же Бугско-Днепровским районом и даже с Днестром и, наконец, может быть, южное побережье Черного моря с Босфором Киммерийским.
Эти находки привозных предметов, пока еще немногочисленные, позволяют все же говорить о концентрации их в устьях больших рек и о продвижении их от морского побережья в глубь страны по этим рекам, вплоть до лесостепной зоны. Из всех районов скопления импортных предметов наиболее ярко выступает район Бугско-Днепровского лимана и прилегающие к нему местности от устья Днестра до Нижнего Днепра. В этом районе мы видели возникновение первых сношений с югом еще в самом начале II тысячелетия, здесь же в рассматриваемое нами время продолжают встречаться пути сношений как с юго-западом, так и с юго-востоком. Несомненно, что именно в этом районе, при общем для всего северного Причерноморья росте меновых и торговых связей, в начале I тысячелетия до х. э. формируется очаг наиболее интенсивных сношений с побережьями Черного моря от Малой Азии и Фракии до Крыма и Кавказа.
Гораздо меньшее значение, по всей видимости, имел район позднейшего Боспорского царства, где мы не видим признаков существования догреческого культурного центра. В частности, Таманский полуостров, в рассматриваемое время представлявший собой еще группу изолированных лиманами и протоками Кубани островов, пока дал лишь незначительный археологический материал II тысячелетия до х. э. и последующего предскифского периода, позволяющий характеризовать его как отсталый, сравнительно с Закубаньем, бедный район.
Таким образом, археологические факты приводят нас в отношении оценки относительного значения двух районов северного Причерноморья к выводам, прямо противоположным взглядам М. И. Ростовцева, видевшего в районе Боспора древний узел путей и культурный центр киммерийского государства, связанный торговлей с Закавказьем и гораздо более значительный, чем район Днепро-Бугcкого лимана[50].
V. События VII века в истории причерноморских племен
Процессы исторического развития населения северного Причернохморья, о которых мы говорили выше, в VII в. до х. э. приводят к резкому историческому перелому. Племена, находившиеся на средней ступени варварства, почти на всем пространстве степей, от Дуная и до Волги, от лесостепи Харьковщины и до Крыма и предгорий Кавказа, переходят на высшую ступень варварства. Складывается «скифская» стадия в истории местного населения. Почти в это же самое время тот же процесс перехода с различными локальными отклонениями совершается и в восточных степях от Заволжья до Алтая, Монголии и Ордоса, на юге до степей Средней Азии и Закавказья, на западе — вплоть до Венгрии. Местный для всей территории степей в целом, этот процесс приводит к значительному росту подвижности племен в связи с ростом стад, поисками пастбищ и широким использованием коня как средства передвижения. В результате возникают передвижения племен и резко усиливаются столкновения и войны между ними, имеющие целью борьбу за пастбища, захват стад и ограбление соседей. Борьба эта не ограничивается лишь внутренними столкновениями между степными племенами. На границах степей они сталкиваются с мирными и оседлыми племенами и нападают с целью грабежа также и на них. Все эти войны и грабежи, в свою очередь, усиливают и ускоряют процессы имущественной и социальной дифференциации, первоначально обусловленные внутренним развитием степных племен. В особенности следует отметить, что с развитием военных столкновений постоянным явлением становится обращение в рабство захваченных пленных, а использование рабского труда в свою очередь еще расширяет возможности накопления богатств, в том числе и стад, в руках племенной знати и племенных вождей. Все больше усиливаются имущественные различия между этой знатью и основной массой скотоводов-общинников. В VII в., таким образом формируется то скифское общество, блестящую характеристику которого на несколько продвинувшемся этапе двумя веками позже дал в IV книге своих «Историй» Геродот.
Все, что мы знаем теперь об этом обществе, заставляет видеть в кочевниках и в оседлых или полуоседлых земледельцах и скотоводах наших степей, лесостепей и предгорий Кавказа, начиная с VII–VI вв. до х. э., типичных представителей высшей ступени варварства. Мы не имеем никаких данных, которые позволяли бы уже в это раннее время говорить о наличии здесь государства. Поэтому совершенно неправильно говорить о «великом скифском царстве», о «скифской государственности», а тем более о предшествующей ей «киммерийской державе», как это неоднократно делали многие авторы, а особенно упорно и настойчиво Ростовцев[51]. Ростовцев полагал, что именно образование прочного государства на северном побережье Черного моря позволило быстро развиться греческим городам, которые были поставлены в зависимость от скифского государства. Это последнее вело с греками торговлю товарами, получаемыми от покоренных оседлых племен в виде дани.
Сейчас мы знаем, что ход исторического развития был иным и что греческие колонии возникли и развились много раньше, чем возникло государство у племен северного Причерноморья.
Для нас важно отметить, что переход степняков на более высокую ступень развития создает совершенно новые возможности и для дальнейшего роста и расширения торговли. Эти возможности в основном определяются двумя чертами нового хозяйственного уклада, формирующегося в степях.
Во-первых, все более обособляющаяся и усиливающаяся прослойка племенной знати систематически предъявляет спрос на предметы роскоши, как, например, художественные изделия, предметы из драгоценных металлов, парадное оружие, стремясь и чисто внешне в своем быту выделиться из среды рядовых своих соплеменников. В предшествующее время подобный спрос находился в зачаточном состоянии.
Во-вторых, та же самая племенная знать с развитием новых отношений получает в лице военнопленных — рабов в свои руки товар, могущий служить эквивалентом при меновой безденежной торговле, наряду со скотом и продуктами животноводства. Нет сомнения, что в конкретных исторических условиях VII–VI вв. до x. э. скорее всего именно возможность приобрести рабов могла привлечь иноземных торговцев с юга в страны северного Причерноморья[52]. В предшествующее же время местные племена не могли систематически поставлять рабов, так как самый институт рабства, при ничтожном значении военных столкновений, не мог здесь еще получить сколько-нибудь заметного развития.
Только учитывая охарактеризованный переход степняков на высшую ступень варварства, мы поймем исторические события VII в., сыгравшие такую большую роль в жизни переднеазиатских стран, события, выразившиеся в киммерийском, а затем в скифском погроме, ярко и красочно описанных в клинописных источниках и в Библии.
Вспомним, что киммерийцы впервые упоминаются в ассирийских источниках еще во 2-й половине VIII (в. под именем «гимирри» и локализуются к северу от Урарту, т. е. в Закавказье. Несколько позже они передвигаются на юг, нападают на подвластные Ассирии области, а затем ассирийцами, призывающими на помощь себе скифов («ашкузай»), оттеснивших киммерийцев на юг, вытесняются на запад, в Малую Азию. Здесь киммерийцы на довольно долгое время подчиняют себе Лидию, Синоп и некоторые другие районы, но терпят поражение в Киликии.
50
50 М. И. Ростовцев, Эллинство и кранство, 1918, стр. 83; Rostovtsеv, Soufh Russia etc., 1921, стр. 213; Rostovtzeff, Iranians and Greeks, 1922, стр. 13, 43, 63, 65. Той же точки зрения придерживается Ю. В. Готье, Очерки по истории материальной культуры Вост. Европы, I, 1925, стр. 208.
51
51 Cр., например: М. И. Ростовцев, Эллинство и иранство, 1918, стр. 35 слл; его же, Скифия и Боспор, Л., 1925, стр. 4 и 22; Rostovtsеv, South Russia etc., 1921, стр. 211–213; Rostovtzeff, Iranians and Greeks etc., 1922 стр. 8–9, 12–13, 37–38, 41–44. Критику этих взглядов см: В. И. Равдоникас, Пещерные города Крыма и готская проблема в связи со стадиальным развитием северного Причерноморья, ИГАИМК, XII, вып. 1–8 (Готский сборник), 1932, стр. 48–49 и 65.
52
52 В этой связи интересно вспомнить, что Дарий, по сообщению Ктесия (PERSIKA, 16; Латышев, Изв., I, стр. 354) посылал специальную морскую экспедицию каппадокийского сатрапа Ариарамна на 30 пятидесятивесельных судах в Скифию для захвата рабов.