Плутарх упоминает о ряде дурных предзнаменований, предшествовавших катастрофе, начиная от разрушения герм и кончая обрядом оплакивания Адониса, который совершали женщины накануне отплытия на Сицилию. Кроме того, были и другие знамения: один человек бросился на алтарь двенадцати богов и оскопил себя; вороны выклевали большую часть Палладиума, стоявшего на финиковой пальме из бронзы. Это был вотивный дар, воздвигнутый афинянами в Дельфах в память их победы над персами. Когда по совету оракула афиняне привезли из Клазомен жрицу Афины, то оказалось, что ее имя — «Hesychia» (покой). Возможно, подобного рода истории сочинялись уже после крушения экспедиции, но все же они вполне характерны для сознания той эпохи, когда люди повсюду искали знамений и верили пророчествам. Разумеется, для того чтобы правильно их понять, нужны были толкователи. Значение пророков, провидцев, примет и тому подобного для народного сознания, благодаря этим примерам, станет, надеюсь, совершенно очевидным. [181]
Провидцы и торговцы предсказаниями были буквально вездесущи. Это явствует из сочинений Аристофана. В его комедии «Птицы» есть сцена, в которой, при основании Города Птиц в Облаках, появляются разные шарлатаны, и в том числе торговец предсказаниями, читающий прекрасные пророчества из своей книги. Но Пистетер с другим пророчеством прогоняет его прочь. В основе сюжета комедии Аристофана «Всадники» лежит история борьбы за благосклонность старого Демоса (персонификации афинского народа), осуществляемой при помощи подбора пророчеств. Ведущий политик этого периода, Клеон, представлен под именем раба Пафлагонца, который вытеснил двух прежних рабов Демоса — известных полководцев Никия и Демосфена. Клеон пичкает старого Демоса прорицаниями и завоевывает его благосклонность. Но его противники похищают его книгу, в которой находят пророчество, согласно которому продавец кож (то есть дубильщик Клеон) будет побежден продавцом колбас, превосходящим его в бесстыдстве. Такого продавца ищут и находят, и битва начинается снова. В итоге побеждает колбасник, потому что его пророчества для Демоса более заманчивы. Конечно, эта комедия — всего лишь смелая шутка, но она опирается на весьма солидную основу и проливает свет на те средства, при помощи которых осуществлялось воздействие на мнение народа и народного собрания. Провидцы и торговцы оракулами явно пользовались доверием народа и [182] помогали политикам манипулировать общественным мнением.
Многие провидцы, торговцы пророчествами и толкователи снов, знамений и примет были шарлатанами. Однако не все они были таковы, как изображает это Аристофан и как склонны думать современные люди. Были среди них и влиятельные политики, и экзегеты — официальные толкователи божественного закона, избранные народом и Дельфийским оракулом. Наиболее значительной фигурой из них был Лампон, известный деятель конца пятого века до Р. X. Он принимал активное участие в основании афинской колонии в Фурии, а одна из сохранившихся до наших дней надписей свидетельствует о том, что он выступал с предложениями по религиозным вопросам в народном собрании.[172] Лампон был одним из официальных экзегетов. Вместе с ним упоминается и Гиерокл. Аристофан осмеивает Гиерокла, называя его продавцом пророчеств, но народ доверил Гиероклу совершать предписанные оракулом жертвоприношения за Евбею, и, по-видимому, наделил его участком земли на Евбее.[173] Затем следует назвать имя Диопифа, друга Никия; в одном месте Аристофан называет его алчным, в другом — великим человеком.[174] Был у него тезка в Спарте, и это, по-видимому, был человек [183] влиятельный, так как в ходе борьбы за трон между Агесилаем и Леотихидом он огласил пророчество Аполлона, предостерегающее спартанцев от хромого царя. Агесилай был хром. Но коварный Лисандр перехитрил спартанского Диопифа, заявив, что это пророчество относится к незаконнорожденному Леотихиду, так как по слухам, он был не сыном царя Агия, а сыном Алкивиада.[175]
По роду своих занятий прорицатели были защитниками древней религии, тогда как софисты и атеисты одолевали ее нападками. Провидец Диопиф был инициатором судебных процессов над безбожниками. По сообщению биографа Сатира, обвинителем Анаксагора был Фукидид, сын Мелесия, основной политический противник Перикла. Однако, согласно Плутарху, обвинителем был Диопиф.[176] Вероятно, они выступали заодно. Диопиф предложил народному собранию закон о судебном преследовании людей, не верящих в божественное, а также тех, кто распространяет учения о небесных светилах. Именно здесь нам и открывается суть дела — конфликт между древней религией и новой философией. Небесные тела были мифологическими божествами, практически не имевшими никакого культа. Так что вряд ли можно было счесть безбожными людей, считавших солнце раскаленной глыбой, а луну — [184] еще одним обитаемым миром. С другой стороны, такие небесные явления, как затмения, имели в качестве примет очень большое значение для провидцев. Прорицатели осознали опасность, угрожавшую их делу, в котором кое-кто уже начал сомневаться: небесные явления могли получить физическое объяснение.
172
Aristophanes,